Путь к новой национальной идентичности

Аденауэр считал укрепление связей с Западом и особенно с Соединенными Штатами ключом к восстановлению места Германии в мире. В своих мемуарах Дин Ачесон с энтузиазмом описывал свою первую встречу с Аденауэром в качестве государственного секретаря США в 1949 году:

Я был поражен воображением и мудростью его подхода. Его большой заботой была полная интеграция Германии в Западную Европу. Действительно, он отдавал этой цели приоритет перед воссоединением несчастной разделенной Германии и понимал, почему ее соседи могут рассматривать это как почти предварительное условие для воссоединения... Он хотел, чтобы немцы были гражданами Европы, сотрудничали, особенно с Францией, в развитии общих интересов и мировоззрения и в похоронении соперничества последних нескольких столетий... Они должны играть ведущую роль в возрождении Европы.

Соединенные Штаты сыграли важную роль в поддержке этих целей с помощью плана экономического возрождения. 5 июня 1947 года генерал Джордж К. Маршалл, предшественник Ачесона на посту государственного секретаря и бывший начальник штаба армии, сформулировал его в Гарвардском университете:

Наша политика направлена не против какой-либо страны или доктрины, а против голода, нищеты, отчаяния и хаоса. Ее целью должно быть возрождение работающей экономики в мире, чтобы позволить возникновение политических и социальных условий, в которых могут существовать свободные институты.

Аденауэр воспринял речь Маршалла и последующий официальный план как повод для согласия с Рурским соглашением 1949 года, одним из других средств, с помощью которых союзники сохранили контроль над немецкой промышленностью. Он интерпретировал план Маршалла как тормоз на вымогательство у Германии, но, что более важно, как первый шаг к федерализации Европы:

Если [Рурский статут] используется как инструмент для удержания немецкой экономики, то план Маршалла - это нонсенс.... Если же Рурский статут будет использоваться как инструмент в немецких и европейских интересах, если он будет означать начало нового экономического порядка в Западной Европе, то он может стать многообещающей отправной точкой для европейского сотрудничества.

Ирония судьбы заключалась в том, что Социал-демократическая партия Германии (СДПГ) под руководством Курта Шумахера теперь стала главным внутренним оппонентом Аденауэра. СДПГ имела глубокую историю приверженности демократии, восходящую к созданию немецкого государства; но в имперский период она была изолирована от руководящих групп, поскольку, будучи марксистской партией, она не считалась надежно националистической. Ее нынешний лидер Шумахер, страдающий нездоровьем в результате более чем десятилетнего заключения при Гитлере, убедил себя в том, что его партия никогда не выиграет послевоенные выборы, если не утвердит себя в качестве национальной по своим целям. Поэтому он выступил против аденауэровской стратегии реставрации с подачи: «Как народ мы должны делать немецкую политику, что означает политику, которая не определяется иностранной волей, а является продуктом воли нашего народа». Своеобразный популизм стал настойчивым требованием Шумахера. Однако, понятное с точки зрения истории СДПГ, оно было несовместимо ни с безоговорочной капитуляцией, ни с европейским опытом Германии при Гитлере.

Аденауэр разделял демократические принципы СДПГ, но его принятие демократии имело и стратегическое обоснование. Он был намерен превратить покорность в добродетель и считал, что временное неравенство условий является предпосылкой для равенства статуса. Во время парламентских дебатов в ноябре 1949 года он подчеркнул это, выкрикнув (что было для него крайне необычно): Как вы думаете, кто проиграл войну? Подчинение было единственным путем вперед: "Союзники сказали мне, что демонтаж заводов будет остановлен только в том случае, если я удовлетворю желание союзников обеспечить безопасность", - объяснил он, прежде чем язвительно спросить: Неужели Социалистическая партия хочет, чтобы демонтаж продолжался до самого конца?

Другой основной целью Аденауэра было примирение с Францией. Аденауэр впервые встретился с Робертом Шуманом, тогдашним министром иностранных дел Франции, в 1948 году. В то время политика Франции была направлена на то, чтобы вывести из строя немецкое промышленное производство и передать Саарский регион под контроль Франции . Аденауэр переосмыслил проблему; конечная задача была не стратегической или финансовой, а политической и этической. В июле 1949 года, перед тем как стать канцлером, он продолжил эту тему в письме Шуману:

По моему мнению, любые экономические преимущества, полученные [другой] страной в результате выделения ей демонтированных заводов, ничтожно малы по сравнению с тем огромным ущербом, который наносится моральному состоянию немецкого народа... Я умоляю Вас, поскольку Вы так высоко цените вопрос примирения между Францией и Германией и принцип европейского сотрудничества, найти пути и средства для прекращения этих совершенно непонятных мер.

На родине Аденауэр подчеркивал, что сотрудничество с различными карательными мерами союзников является единственно разумным курсом. 3 ноября 1949 года он дал интервью немецкому еженедельнику Die Zeit:

Если мы просто покажем негативную реакцию на устав Рура и Рурское управление, Франция интерпретирует это как признак немецкого национализма, как акт неповиновения, отвергающий любую слежку. Такое отношение будет выглядеть как пассивное сопротивление против безопасности как таковой. А этого, прежде всего, следует избегать.

Подход Аденауэра оказался эффективным. Позже в том же месяце союзники предложили ему провести переговоры о новых отношениях с оккупационной администрацией, сократив число заводов, подлежащих демонтажу, и наметив путь к вступлению Германии в Совет Европы, который был основан в том же году. 24 ноября он представил новое соглашение бундестагу, в котором все еще бушевал национализм. Шумахер был настолько увлечен, что назвал Аденауэра "канцлером союзников". Шумахер был исключен из парламента за это оскорбление, но вскоре восстановлен в должности и тут же возобновил свои нападки. В ответ Аденауэр подчеркнул, что смирение - это путь к равенству:

Я считаю, что во всем, что мы делаем, мы должны четко понимать, что мы, в результате полного краха, остались без власти. Нужно четко понимать, что в переговорах, которые мы, немцы, должны вести с союзниками, чтобы постепенно все больше и больше овладевать властью, психологический момент играет очень большую роль. Нельзя с самого начала требовать и ожидать доверия. Мы не можем и не должны предполагать, что с другими внезапно произошла полная перемена в настроении по отношению к Германии, но что вместо этого доверие может быть восстановлено только медленно, шаг за шагом.

Подход Аденауэра был более тепло встречен соседями Германии, чем его внутренними критиками. В марте 1950 года Совет Европы пригласил Федеративную Республику вступить в него, хотя и только в качестве ассоциированного члена. В меморандуме своему кабинету Аденауэр призвал к вступлению, несмотря на дискриминационный статус: «Это пока единственный путь. Я должен предостеречь Германию от одиозного обвинения в том, что она свела европейские переговоры на нет».

Три месяца спустя Роберт Шуман, стремясь привязать Германию к Франции, выдвинул план, который должен был заменить Рурскую администрацию. Опубликованный 9 мая 1950 года, план Шумана должен был привести к созданию Европейского объединения угля и стали (ЕОУС), внешне представляющего собой общий рынок этих товаров, но его основная цель была политической. С таким соглашением, заявил Шуман, "война между Францией и Германией становится не просто немыслимой, а материально невозможной".

На пресс-конференции Аденауэр одобрил план в аналогичных выражениях, заявив, что он "создал подлинную основу для устранения всех будущих конфликтов между Францией и Германией". На встрече с Жаном Монне, генеральным комиссаром Национальной комиссии по планированию Франции, а затем первым президентом (1952-5 гг.) Высшего органа ЕКЦБ, Аденауэр подтвердил слова Шумана: «Различные правительства, участвующие в реализации плана, должны быть озабочены не столько своими техническими обязанностями, сколько своей моральной ответственностью перед лицом больших надежд, которые вызвало это предложение». В письме Шуману от 23 мая 1950 года Аденауэр вновь подчеркнул нематериальные цели: На самом деле, мы добьемся успеха только в том случае, если не позволим нашей работе руководствоваться исключительно техническими и экономическими соображениями, а поставим ее на этическую основу.

План Шумана ускорил вступление Германии в объединяющуюся Европу. Как сказал Аденауэр в своей речи в феврале 1951 года в Бонне:

План Шумана служит [цели] построения единой Европы. По этой причине с самого начала мы с одобрением восприняли идею, лежащую в основе плана Шумана. Мы остались верны этой идее, несмотря на то, что иногда нам приходилось очень трудно.