По дороге домой я сказал Чету:

— Я хочу, чтобы ты кое-что пообещал мне, сынок.

Что бы там ни говорила Мейбл, что бы там ни случилось, он мой сын.

— Конечно, отец, — согласился Чет, — все, что ты попросишь.

— Когда ты будешь рассказывать маме и своим друзьям про похищение, пожалуйста, не упоминай о таблетках. Это чрезвычайно секретный исследовательский проект, над которым я работаю. И люди, к нему непричастные, не должны знать об этом.

— Я не скажу никому ни слова, обещаю.

— Это будет наш секрет, — сказал я сыну. — Только твой и мой.

— Разумеется, — радостно ответил он, — я умею хранить секреты.

Мейбл была счастлива снова видеть нас. Она плакала, обнимала то меня, то Чета и снова и снова просила повторить историю счастливого избавления сына, с трудом веря в то, что все так замечательно закончилось.

— И надо же, тебе не пришлось платить никакого выкупа! — удивлялась она.

— Ни цента, — заверил Чет. — Отец просто поубивал этих двух придурков. Он бросал их, как воздушные шарики. Ты бы видела его. Он настоящий Рембо!

После ужина — макароны с сыром — я отправился в лабораторию и закрыл за собой дверь. Мне было над чем поразмыслить.

У меня оставались ЖАВ-таблетки, и мне следовало подумать об их будущем. Их потенциальная сила испугала меня, потому что я понял, что будут чувствовать солдаты, которые станут их принимать. То, что я испытал, было в самом деле ужасно. Я ведь едва не убил тех двух негодяев, так сильно было мое желание уничтожать. Препараты с подобным эффектом, настолько увеличивающим агрессию и физическую мощь, не должны быть использованы ни при каких обстоятельствах, будь то даже патриотические цели.

Теперь встал вопрос, как закончить с этим ЖАВ-проектом. Если бы я сказал полковнику Генри Кнекеру, что мне не удалось достичь желаемого результата, наверняка он заключил бы соглашение с другими исследовательскими лабораториями. И то, что создал я, конечно же, было бы создано другим химиком.

Также возникала проблема, что случится, когда два преступника, которых я чуть не убил, вернутся из госпиталя. Я был уверен, что они захотят снова увидеть меня, и опасался, что они могут найти способы противостоять моим агрессивным выходкам после приема таблеток.

Наконец я решил, что самым лучшим и самым эффективным в этой ситуации будет обратиться к широкой публике, рассказав ей про ЖАВ-проект.

Чтобы не откладывать дело в дальний ящик, я решил написать анонимные письма в „Майами геральд", в „Нью-Йорк таймс" и в „Вашингтон пост", подробно проинформировав эти газеты об исследованиях в области тестостерона, создании его синтетической формы и заказа, полученного от Министерства обороны США, на производство обогащенной диеты, которая превратит наших солдат, хотя бы на короткое время, в идеальных убийц. Я был уверен, что эти публикации окажутся подобными взрыву и сила общественного мнения заставит Пентагон отказаться от реализации подобных проектов.

Я прекрасно понимал, что, написав анонимные письма в газеты, нарушаю клятву хранить молчание и могу быть за это наказан. Но в данном случае я не волновался. Марлен Тодд была права. Психотропный препарат, который ломает нормы поведения, просто недопустим. Неэтично и аморально создавать его и предписывать к применению. Гуманность должна быть на первом месте.