На следующее утро, получив от купца данные на троих, как Арсений их обозвал «горе-купцов», направился к Савельеву.
— Тимофей Васильевич, Вам не кажется, что вы пытаетесь все события привязать к своей версии. Как-то у Вас всё вовремя и в одну строку ложится, — раздражённо произнёс штабс-ротмистр, когда я довёл до него полученную от Таралы информацию. — Сначала смерть врача Беркмана и его служанки, химлаборатория, а теперь боевая группа, состоящая из, как вы их назвали, химика, бомбиста и боевика. А этот англичанин тогда с какого бока припёка?
— Контролёр, ответил я устало, — как же хреново, когда приходится убеждать того, кто по своей должности должен был молиться на полученную от меня информацию.
— А возможно и отдельный стрелок, — продолжил я. — Владимир Александрович, Вы знаете, чего я боюсь больше всего при охране цесаревича?
— Чего, Тимофей Васильевич?
— Вот такого стрелка, который шагов за триста-пятьсот всадит пулю между глаз Государю Наследнику и раствориться в лесу или среди домов в городе.
— Хорунжий, сплюньте. Тимофей Васильевич, откуда такие пессимистические мысли?
— Владимир Александрович, а Вы знаете кто такой пессимист?
— И кто? — заинтересованно спросил Савельев.
— Хорошо информированный оптимист. А я очень хорошо информирован. Врач, служанка, химлаборатория, тройка «горе-купцов», один из которых имеет множество шрамов от ожогов кислотой, стрелок. Мне на Вас рассчитывать, Владимир Александрович? Или работать только своими силами и силами городского полицейского управления?
— Вы меня обидеть хотите, Тимофей Васильевич? Конечно же, мы отработаем вашу информацию. С чего начать?
— Начните с англичанина Бекхэма. «Горе-купцами» займутся мои люди и Юрия Петровича. Я сейчас пойду на встречу с ним, узнаю, что господин Банков уже успел накопать.
Поездка к следственному приставу ничего не дала. Банкова не было на месте, и куда он убыл никто из служащих управления сказать не смог. Поэтому попросив передать Юрию Петровичу, что я его ищу, направился в резиденцию. Подходило время ежедневного доклада. В кабинете меня ожидал сюрприз в виде генерал-лейтенанта Духовского.
Генерал занимал в свите наместника особое место, не имея пока официальной должности. Можно было сказать, что он был «нянькой» Николая с административными возможностями генерал-губернатора Дальнего Востока.
Сергей Михайлович был невысокого роста, с редеющими седыми, зачесанными назад волосами, запорожскими свисающими усами. Сегодня, как и обычно он был одет в белый китель с Георгием в петлице, в широченные синие шаровары с желтыми казачьими лампасами и мягкие казачьи сапоги. За полгода, что Духовский провёл на Дальнем Востоке во всех городах и станицах уже знали, что генерал воздержан в личной жизни, не терпит грубой лести, решительно пресекает попытки дать взятки, даже замаскированные под «подарок», честен и неподкупен.
Генерал никогда не избегал случаев поговорить с обывателями, когда ещё сопровождал наместника-цесаревича при его следовании в Хабаровск. Потом в Благовещенске и других городах и поселениях, где останавливались на длительный срок, его часто можно было увидеть общающегося с простым народом на улице. Однако, надо бы подчеркнуть, Духовской не умел говорить с народом, и его понимали иногда не так, как он желал. В торжественных случаях Сергей Михайлович считал необходимым обращаться к собравшимся с речами и, когда говорил, то казалось, что вот-вот он остановится, так волновался, весь делался красным, голос дрожал. Да и говорил генерал с картавостью, что свойственно людям, привыкшим постоянно говорить по-французски, и которой любили тогда подражать гвардейские пижоны. Но картавость Духовского была природной и очень не шла к виду старого казака-запорожца, который он старался себе придать. В общем, как оратора его нельзя было сравнить с бароном Корфом, который имел к тому все природные данные. Но что касается работоспособности — и Духовской, и барон Корф не уступали друг другу.
Двери квартиры Сергея Михайловича, которую он сейчас снимал вместе с женой, всегда были открыты настежь для любого жителя Хабаровска и иногородних. Многим чиновникам это казалось неудобным: «Помилуйте, какую повадку взяли, чуть что, всякий мужик лопочет — сейчас к Духовскому пойду». Такие выражения я часто слышал от представителей различных служб в резиденции наместника. В узком офицерском кругу Сергея Михайловича звали «Дух». И вот этот человек, что-то делал в моём кабинете.
— Разрешите войти, Ваше превосходительство? — я застыл на пороге, вытянувшись по стойке смирно.
— Входите, хорунжий. Это же Ваш кабинет. Но что-то я Вас заждался. Как мне доложили, обычно вы раньше приходите на службу?
— Так точно, Ваше превосходительство. Но вчера была получена информация, которую надо было срочно с утра обсудить со штабс-ротмистром Савельевым. А потом я заезжал в городское управление полиции. Поэтому и задержался.