— Я не хочу, чтобы ты выглядел посмешищем! И я вместе с тобой! — отрезала Аманбеке и поджала губы, словно запечатала рот изнутри.
Тулин замотал головой, как бык, и выскочил из кухни.
Хозяйство приходило в упадок. Это расстраивало Аманбеке. Некогда хороший дом безнадёжно херился. Подгнивал забор. Покосилась сарайка с беременной коровой. Бурая боялась Тулина. Будто почуяв от него запах коровьей гибели, она начинала по-звериному выть, бодаться подпиленными рогами и лягаться. Аманбеке жалела корову и сама выгоняла её по утрам в стадо и встречала вечерами. Затягивался сорняками огород. Двор и даже ржавые мужнины «Жигули», добитые Тулином, который так и не научился водить, зарастали травой. Аманбеке пригрозила кулаком девчонкам, которые выбежали из-за кустов.
— Вы где были, кукушки?
— Какали, — опередила Жанока Рстушку. — В огороде. Но мы закопали всё.
— Не кукушки, а срушки, значит. А чего не в туалете?
— Там страшно, — тихо ответила Жанока.
— Да и полный он, аже, — виновато сказала Рстушка.
Аманбеке посмотрела на темневшую в задней части двора покосившуюся будку. Тулин, как всегда, не закрыл за собой дверь, и сейчас она жалобно поскрипывала на ветру, будто выпроваживая малахитовых мух. Аманбеке ухмыльнулась. Её не пугали ни чёрная дыра, ни отсыревшие грязно-серые доски с большими щелями, ни зловоние. Но она боялась осуждения новоиспечённой снохи.
Нет, она не позволит богатой невестке смотреть на неё свысока.
— Ты куда, аже? — прокричала Рстушка в спину Аманбеке.
— Искать рабочих, кто нашу сральню откачает, — не оглядываясь, ответила Аманбеке. — Чтобы к моему приходу подмели двор. Может, хоть какая-то польза от вас будет.
Аманбеке вышла за ворота и слегка улыбнулась. Дома она сдерживалась, чтобы не показывать Тулину и щербатым девчонкам, что в глубине души одобряет сына. Она, конечно, понимала, что он не ровня той самой Айнагуль, но тут же обнадёживала себя, мол, чем чёрт не шутит.
Мысленно она уже шила свадебный наряд, покупала украшения, следила, как преображается её дом, выбирала имя для внука, а главное — давала указания снохе. И только абрикосовые косточки омрачали её фантазии. Они предсказывали одновременно свадьбу и похороны.
Айнагуль укачивала сына на руках. Плохо спавший ночью, он вцепился рано прорезавшимися зубами в материнскую грудь и беспокойно чмокал. В чепчике, с шёлковой тенью от ресниц на белых щёчках, он походил на девочку. Казалось, он ничем не напоминал своего отца.
Асхат, поджарый мужчина сорока лет, с проседью и бледными морщинками на смуглом лице, был прорабом на стройке, которую затеял отец Айнагуль. Привозные строители работали круглосуточно. Двухэтажный коттедж, единственный в посёлке, возводился быстро. Пока отец был в разъездах, мать целыми днями возилась на кухне. За Айнагуль никто не присматривал, и потому она чувствовала себя особенно взрослой. По хозяйству в её обязанности входило только расстилать корпе в летней кухне вокруг дастархана и разливать чай рабочим. Если матери не было рядом, бригада скалилась на молодую красавицу и на непонятном Айнагуль диалекте отпускала шутки в её сторону. Только Асхат не щерился.
Ближе к концу стройки Асхат с Айнагуль стали близки настолько, что тот мог позволить себе валяться в тени, когда остальные вкалывали на солнцепёке. Когда это заметил отец, было уже поздно — Айнагуль забеременела.
Может, оно и к лучшему, думала она про себя и гнала прочь мысли о неразделённой любви, чтобы молоко не пропало. Но чем больше она любовалась сыном, тем сильнее злилась на несостоявшегося жениха, который оказался женатым, и на родителей, что сообщили без обиняков, как следует поступить с внебрачным ребёнком. Одна только старая больная бабушка не стала отворачиваться от неё и приютила внучку с правнуком у себя в доме.
Сначала им было хорошо втроём. От внешнего мира их защищал высокий забор. Старушка присматривала за коляской, в которой под её колыбельное нытьё сопел малыш. Айнагуль занималась домашними делами да бегала в магазин или на почту за пенсией.
Потом бабушка слегла и угодила в больницу. Айнагуль не хотела показываться с малышом на людях и перестала ходить за покупками. Ей хватало припасов из погреба да молока соседской коровы. Вот и сейчас, когда сын наконец уснул, она переложила его в коляску и тихонько вышла из дома. На улице было свежо.