2

Человейник, где Катя снимала однокомнатную квартиру, встречал людей с работы неприветливо. Нервно пищала железная дверь с кодовым замком. Отворялась с собачьим скулежом и гремела за спиной. На лестничной площадке створки немытых окон дребезжали от постоянного сквозняка. Жильцы дома, уже сбившие глинистую кашицу с обуви на крыльце, дотирали подошвы об углы ступеней, чтобы не тащить набранную на бесконечных московских стройках грязь в квартиры.

Катя с хлипким зонтом над головой шла от метро по проторённой вязкой дорожке мимо двух стройплощадок. У подъезда нашла небольшую палку и сняла ею тяжёлый фарш с промокших туфель. Подождала пару минут, пока сосед докурит, чтобы не сталкиваться с ним в подъезде и не ехать в одном лифте. Затем потянула тяжёлую дверь, причудами коммунальщиков разрисованную пузатыми ягодами, и юркнула внутрь. Старый лифт с расплавленными кнопками содрогнулся и пополз вверх.

Кате двадцать пять, днём она выглядит моложе, а вечером после работы — гораздо старше, когда рассматривает отражение в заляпанном зеркале лифта. Как ни старается она найти удачный ракурс, холодный свет лампочки упрямо накладывает густые тени под её глаза и как будто прочерчивает морщинку между бровей. Любая одежда в этом свете выглядит изжёванной и выплюнутой рабочим днём. Катя тоже чувствует себя изжёванной и выплюнутой. Она прикрывает глаза и отсчитывает этажи. Вот и пятнадцатый.

В домашнем жёлтом свете дешёвенькой люстры Катя как будто молодеет. Сбрасывает промокшую одежду, пакуется в тёплый халат и делает несколько глубоких вдохов в ванной. Кате нравится запах сырости, смешанный с ароматом мыла и чистящих средств. Она прохаживается щёткой по ногтям, как учила бабушка, и улыбается бегущей по пальцам горячей воде. Вибрирует телефон, но Катя догадывается, кто звонит, и не смотрит на дисплей, хотя внутри ощущает гадкое чувство тревоги. Быстро набирает воду в жёлтый эмалированный таз со сколами и, принеся его в комнату, ставит у дивана с таким торжественным видом, с каким отцы семейства под Новый год помещают сосновые ветки в заготовленные вёдра с песком.

То ли любопытство, то ли то самое чувство тревоги заставляет выглянуть в окно. Из-за угла по той самой глинистой дорожке, возможно, даже ещё по не смытым дождём Катиным следам поспешает характерной походкой вприпрыжку хозяин квартиры Юрий.

Сам он нарочито добродушно просит называть его Юрком, словно между ним и Катей нет десяти лет разницы в возрасте. Завидев его длинную и щуплую фигуру, Катя сначала прячется за штору, стоит, как в засаде, несколько секунд и снова припадает к стеклу, словно сомневаясь, не обмануло ли её зрение. Зрение не обмануло.

Юрок всегда обитал и работал в этом же районе. Единственный и поздний ребёнок в семье, он жил с матерью, долговязой молчаливой старухой, которую Катя видела лишь однажды, когда в первый раз приезжала смотреть квартиру. В отличие от сына, она не пыталась выдать советскую мебельную стенку за винтаж, не называла шелкографией дешёвые обои с оловянным блеском завитков, только попросила не выбрасывать собрания сочинений Солженицына и платить вовремя по счётчикам. Казалось, она боится Юрка.

Каждый месяц пятого числа Катя была вынуждена встречаться с Юрком лично, он наотрез отказывался принимать деньги на банковскую карточку, потому что боялся, что им заинтересуются мошенники или, что ещё хуже, налоговая. В этом месяце пятое число выпало на понедельник, и, как назло, Кате задержали зарплату. Она хотела было соврать Юрку, что у неё проблемы с банковским счётом и деньги зависли, но что-то ей подсказывало, что такие люди, как Юрок, видят таких людей, как она, насквозь.

Работал Юрок в продуктовом магазинчике, расположенном прямо в соседнем человейнике. Катя туда заходила регулярно и не с первого раза узнала в молодцеватом, поигрывающем дубинкой охраннике своего арендодателя. Он тогда резко схватил Катю за руку, крикнул: «Попалась!» — и заржал, показывая крупные свои зубы, словно покрытые налётом ржавчины. После того раза Катя стала покупать продукты в магазине у метро. Было далековато идти с тяжёлыми сумками, но сталкиваться лишний раз с Юрком она боялась.

Катя опускает отёкшие ноги в таз с тёплой водой. Желанное расслабление не наступает. Она откидывается на ветхий раскладной диван и рассматривает старое пятно на потолке, формой напоминающее Южную Америку, и мутные плафоны люстры с дохлыми насекомыми внутри. Телефон жужжит. Спёрло дыхание. Так звучит страх. Металлический скрежет в замочной скважине. Еле слышный скрип и щелчок — верный знак, что дверь сдалась и впустила постороннего.

Катя кое-как обтирает ноги полотенцем и на цыпочках крадётся в прихожую. Чёрная униформа охранника и коротко остриженные волосы делают Юрка похожим на сбежавшего из тюрьмы зэка.

— Ну привет, Катюха! — деловито воскликнул Юрок и закрыл за собой дверь на ключ. Ключ демонстративно убрал в карман новенькой сатиновой куртки с логотипом ЧОПа. — Ты чё трубу не берёшь?

— Здравствуйте. Простите, сел телефон, наверное, — Катя потуже затянула халат. — Зачем зашли?

— Вопросики обкашлять. Слышь, я тебе чё, пацан, бегать за собственным баблом?

— Юрий, я всегда плачу вовремя, просто в этом месяце так вышло.

— Да что ты заладила, Юрий да Юрий. Я что, не человек? — Юрок быстро заглянул в комнату и увидал таз с водой. — Позвонила бы и сказала, мол, проблемы, завтра всё будет.

— Простите, у меня действительно проблемы. Должны были на этой неделе перечислить зарплату, но…

— Поздняк трепыхаться! Я уже здесь, гони бабки.