— На крыльцо. Оно низкое, по-моему, так и просится.
Жора суетится, исполняет, его манит последний кусок хлеба, только запах опаснее, это другой хлеб. Доски он вырывает, матерится, дерево необработанное, так и режется.
Слава оборачивается к горящему дому.
— Я всё правильно ему передал? Рита? Ведь ты хочешь, чтобы он приехал?
«Дон Хосе» будто кивает, роняя вывеску на козырёк крыльца. Крыша трещит и медленно проседает внутрь.
— Они с тобой ещё быстрее.
Кто-то из шиномонтажа бежит к горящему «Дону», чешет в башке, уходит. Автобус проезжает, окна нараспашку, за стеклом докучливые лица томятся. Пружинит почва под ногами, трава желтеет. Вот и пенёк удобный; в машину к Жоре Слава не хочет.
Присаживается.
Достаёт коробок спичек и сигарету. Оглядывается на кенотаф: блестит. Близко. Взвешивает на ладони крестик Хлыстуновой и представляет, как священник мчится через город.
Отец Сергий поседел вмиг — здоровенный лунь. Не пропускает пешеходов; не тормозит на перекрёстках. Он врубается в поток на эстакаде, словно в припадке. Протискиваясь скорее сквозь ряды машин, скрежещет боком по ограждению. Искры секут, и люди на пешеходной зоне шарахаются к балюстраде.
Ещё сигарета.
Двести лошадей упорно тащат сминаемый кузов к выезду.
Отец Сергий вываливается из устья развязки в круговое движение, нарушая строй. Резко берёт влево, еле справляется с управлением. Он шепчет «Отче наш», а резина оставляет жжёный след прописной завитушкой. Он повторяет в исступлении имя супруги. Крест сбивается за шею и натягивает цепь удавкой — поперёк кадыка. Машина чудом не переворачивается.
Ещё сигарета.
Сирена — и ближний патруль стартует, преследует, орёт в мегафон.
Может быть, они его догонят. Если не перехватят на набережной, то на трассе он оторвётся.
Посмотрим…
А вот и батюшка.