— Обязательно постные?

— Ну, сейчас пост, поэтому да. А если не пост, то любые. Главное — нельзя мясо нести.

А что, если прийти в платье из мяса? В платье из мяса и без платка? В брюках из мяса и платке из мяса? Я не стала спрашивать.

— Считается, — прервала мои бредовые мысли Полина, — что храм — это такое место, где не должна проливаться кровь.

Охранник на входе у арки пропустил нас, потому что пропускает всех, и мы вошли внутрь, на территорию, где за огромной колокольней затаился маленький храмик.

Я закрыла декольте волосами: разделила их на две части и перекинула вперёд на грудь. Ещё и для того, чтобы скрыть отсутствие креста — почему-то не хотела это показывать.

— После чаепития можно будет остаться, — говорит Полина, — познакомиться, поболтать.

Да ладно. И о чём мы будем разговаривать? О чём вообще разговаривают на православных вечеринках? Привет, я Надя. У тебя какой грех самый любимый? У меня — блуд.

У входа Полина начала креститься, а я стала за её спиной, так, чтобы она меня не видела. И не перекрестилась, потому что… Не хочу. Захочу перекреститься — перекрещусь, не захочу — не заставите. Полине до этого и дела нет, она уже внутри… э-э, подожди. Странное чувство, на секунду. Спокойно работала, и ничего мистического не происходило. Но сейчас… немного страшно, но в целом хорошо. Вхожу.

В храме темновато. Местами ремонт, может, поэтому золота немного. Раньше, когда я видела в храме что-то золотое, сразу думала, что это золото. Нынче я знаю, что такое поталь — дешёвая плёнка золотого цвета, её привозят нам вёдрами, для икон. Не получится всё это богатство отковырять и раздать неимущим. Везде обман.

Мы оставили сумки на входе без присмотра. Что довольно необычно для общественного места в центре Москвы. Возможно, потому что никому не сдалось заходить в храм. Не только чтобы воровать, а вообще.

Полина прошла дальше, а я осталась стоять у входа и смотреть. Ребята сдвигают столы буквой «П», в один большой стол. Детишки бегают, молодые люди и девушки потихоньку заходят.

Я заглянула за угол. Полина сидела рядом с батюшкой под большим светлым окном. Она говорила, а он спокойно слушал, кивал. Не знаю, можно ли хорошо выглядеть в подряснике; допустим, можно. Так вот, он был молод и довольно неплохо выглядел. Наверное, из-за опрятной рыжевато-русой бороды и очень живого взгляда.

Я знала как минимум трёх священников с химфака МГУ, и это один из них. Отец Сергий тоже. Христианство за всю историю соблазнило немало учёных и светлых умов. «У всего этого должен быть Создатель», — восхищённо говорят они, глядя на то, как грамотно текут реки, прямо между берегов. Интересно, чем он сейчас будет стараться обратить меня в веру? Какими аргументами? Это же его работа.

Полина и священник поговорили и подошли ко мне. Это был отец Андрей. Он научил меня благословляться, чтобы мы могли разговаривать дальше. Мы прошли вглубь храма, где было ещё темнее, и сели на скамейки. Там он стал спрашивать, что у меня случилось. Я как-то застеснялась выкладывать всё начистоту. Мне вообще было неловко, я переплела руки и ноги и сидела как сыр-косичка. Нужно было что-то сказать. Я начала говорить, что есть такой-то старый мужчина на работе, достаёт меня, пытается поссорить с коллегами.

— Старый? Сколько ему? Пятьдесят? У него дочка, наверное, твоего возраста.

— Нет, дочка у него маленькая.

— Тогда ему не пятьдесят, наверное?

— Не знаю, выглядит он на все…

— На все сто?