В конце рабочего дня, когда все уже разошлись, а я лежала без сил на икеевском диване, Ксюша принесла мне дынное мороженое (одно название, на самом деле сорбет) и попробовала меня поднять.

— А почему все ушли с работы так рано? — спросила я, слегка очнувшись.

— Вынос плащаницы сегодня, очень трагичная служба. Память о смерти Христа.

— У меня есть хорошая новость. Он воскреснет.

Ксюша улыбнулась. Я спросила:

— А весёлые службы будут?

— Да. Пасхальная служба. Очень светлая. А потом у нас будет корпоратив. До воскресенья пост, а потом корпоратив.

— Траур, а потом дискотека, — вздыхаю я.

Ксюша подняла меня на ноги и повела гулять в лес возле стадиона.

— Вот я с мужем сколько раз замечала, — сказала она, когда мы переходили через рельсы, — гневаешься на человека, и что ты этим гневом изменишь, кроме собственного артериального давления? Гневом ничего не исправить. Да и фокус внимания сужается. Всех дорог перед собой не замечаешь, а видишь только одну.

Я посмотрела в зелёное от листьев небо.

— Звучит мудро. Но не в случае с неизлечимым нравственным уродом.

— Ну, считать человека неизлечимым… неправильно это. Господь даже парализованных исцелял. Любовь многое с человеком может сделать. Ты грех продолжай ненавидеть. А человека люби. Как говорится, «с грехом борись, а с грешником мирись».

— Да, — говорю, — Знаю такую цитату. Сорок лайков у нас набрала.

Мы вышли из леса и оказались с другой стороны платформы, где я никогда не была, но где, оказывается, существует жизнь и даже шашлычная.