— Непрерывный вред, как и радость, — говорила она, — одинаково нежелательны для человека. Душа нуждается в подъёмах и падениях так же, как сердце нуждается в ритмичных колебаниях. Мы не боги, чтобы указывать сердцу ритмику биения, так почему же плачем и радуемся в угоду ситуации. Мы смеёмся, когда нам хочется плакать, и плачем, когда нас сжигает корыстное пламя счастья. Я получала удовольствие от лицемерия, не в силах получить положительный заряд откуда-либо ещё.
Слова эти вызвали у меня внутренний протест и восхищение одновременно. С одной стороны, девочка намеренно доставляла боль родителям и прислуге, играла с психологами в кошки мышки, с другой же, Лиза предстала идеалом движения против обстоятельств. Против их бурного течения. Идеалом, которого я так и не достиг.
Вскоре Оля уехала. Она обещала вернуться через три месяца, когда пройдут гастроли. Мы остались с Лизой вдвоём.
Лиза не ходила в местную школу и получала образование по книжкам. Оно и понятно, в местной школе ей пришлось бы тяжело. Среди местной молодёжи, большинству из которой в жизни ничего не надо, вундеркиндам делать нечего. Лиза сама составляла программу и сама её выполняла.
Учёба не была для неё тягостной. Она занималась ей добровольно и получала от свободы выбора удовольствие.
Однажды девочка спросила, почему я не пишу. На ответ, что вдохновение больше не приходит, она издевательски усмехнулась и передала листок с небольшим стихотворением.
— И это без вдохновения, — добавила Лиза, увидев мои удивлённые глаза.
Пуля пронзила моё самолюбие. Это открытый вызов. Лиза видела во мне соперника, произведения которого знал весь мир, а её творчества не знал никто.
Стихотворение Лизы переполняли глубокие чувства. Читать его можно было бесконечно. Десятилетний ребёнок написал то, что мне в принципе не дано написать природой. Но выбрасывать белый флаг не позволило достоинство. Лиза ждала ответа, колкого замечания в свой адрес.
— В стихотворении нет мысли, — сказал я небрежно. — Истинная сила в соединении мысли и чувства.
— Знаю. Только идея и действие порождают бессмертие, — ответила Лиза, — если бы ты сказал, что стихотворение отличное, то прослыл бы дураком. Развиваем диалог. Жду ответа.
Она вышла в сад. Солнце заливало комнату сквозь огромные окна, облака рисовали на полу подвижные узоры. Я упал на диван и засмеялся. Бестия, сущий дьяволёнок. Я желал увидеть самое сильное её произведение. Выжмем из себя все соки, вознесём мысль на грань безумия.
С виду Лиза казалась обыкновенной девочкой. Зеленеющий сад хватал её за тонкие косички, весенний ветер колыхал лёгкую расстегнутую курточку. Она шепталась с деревьями как любой маленький ребёнок. Солнце припекало её непокрытую головку, а непринуждённый смех пробуждал в сердце радость.
Глава 48
Но вызов не покидал меня. К ночи температура подскочила, из-за опустошения болела голова. В комнате лежали исписанные и перечёркнутые листы, сломанные карандаши и ручки. Ни на йоту не приблизился я к стихотворению Лизы. Попытка совместить мысль и чувства окончилась неудачей. Вместо полёта на Марс я упал на старте.
Лиза скорчила гримасу, когда прочитала мой ответ. Не того она ожидала от создателя знаменитой «Алой розы». В глазах девочки колебался вопрос: «Стоит ли продолжать?» Но видя мой испуг, она смягчилась. Вынула из кармана сложенный вчетверо листок и положила на стол. Со стороны я выглядел комично. Взрослый человек будто бы провинился перед ребёнком. За ограниченность мировоззрения и скудность мысли.
Лиза взяла стакан сока. Мои руки сами потянулись к заветному листку, будто к спасительному лекарству. Она издевалась надо мной. Внутренне я ожидал увидеть слияние великого и волшебного с обыденным и простым. Но на деле стихотворение оказалось подобием прошлого. В известных кругах им восхищались бы и восхваляли, но здесь, в тихом особняке, душа моя жаждала большего. Лиза будто бы знала мой уровень и шла вровень. Прочувствуй великое через муки и страдания. Каждый вечер я писал, будто приговорённый, рвал на себе волосы и чуть ли не об стенку долбился, чтобы выбить нужные слова. Они приходили по крупинке, по щепотке. Лиза видела эти маленькие сдвиги и своими стихотворениями подготавливала плодородную почву для нового ростка.
Мы рождали произведения и убивали их в тот же вечер. Творили, пока сон не сковывал очи, пока карандаш не становился молотом конца.
Через месяц заметил интересную деталь. Лиза стала несговорчивой. Будто её выматывало наше соперничество. Через два месяца Лиза сказала, что прекращает наш «диалог», что ей понятна моя планка. Не знаю, что бы ей ответил, если бы не произошло одно знаменательное событие.
Наш особняк находился на окраине небольшого, но чрезвычайно престижного посёлка. За продуктами ездили в местный супермаркет.