Отказался. Тринадцать пакетов и с долгами покончено. Тринадцать пакетов и жизнь вернётся в привычное русло. Тринадцать пакетов и… Раздался телефонный звонок. Костя не любил, когда при нём разговаривали по мобильнику. Хотя сам при каждом удобном случае трещал, как галка. Сбросил, но звонок повторился. Сбросил ещё раз, но кто-то настойчиво продолжал звонить. Номер был не Танин, но чувство животного беспокойства закралось в душу. Биение сердца резонансом пронеслось по всему телу. Следствие высокого давления. Сдерживая волнение, спросил разрешения выйти. Костя жестом приказал остаться. Глупая привычка, поминутно доказывать важность собственной персоны. В довершении ко всему ему самому позвонили, и он минут пятнадцать тёрся у окна.

Тело моё дёргалось, будто в эпилептическом припадке. В изнеможении плюхнулся на стул и вытер со лба холодный пот. Костя стукнул кулаком по столу, будто вердикт вынес. Положил трубку и обернулся с сияющей улыбкой на лице.

В следующее мгновение улыбка сузилась, а затем и вовсе исчезла. Он обхватил большим и указательным пальцами подбородок и долго смотрел на меня. Затем сказал, что даёт недельный отдых. Ему не нужны курьеры с маской смерти на лице.

Вышел на свежий воздух и схватился за перила. Мир вокруг крутился и скакал будто в центрифуге. Набрал номер пропущенного звонка. Затяжные гудки, скрывающие неизвестность, стрелами врезались в ушную раковину. На том конце послышались всхлипывания.

— Алло, Кирилл, — плакала Маша, — Таня умерла. Слышишь, Тани больше нет…

Таня умерла, Тани больше нет… Виски налились свинцом. Худшая степень моего недуга. Сполз на ступеньки и выронил телефон из рук. В следующее мгновение свет перед глазами погас.

Очнулся в больнице. Перебинтованные пальцы, над головой противная капельница.

— Меня сегодня выписывают, — прозвучал знакомый голос дяди Васи. — Жаль не узнаю, что с тобой на этот раз приключилось.

Посмотрел на соседнюю койку. Вадима не было. Выдохнул и закрыл глаза. Свинец превратился в песок. Через пару часов давление придёт в норму.

Проснулся ночью, лёжа на боку. С уголка рта капала слюна. Вытер губы и осмотрел палату. Никого. У входа дремала знакомая сиделка. Вспомнил Таню и скривил губы. Слёзы, куда же вы делись. Как хочется облегчить душу.

Следующий сеанс бодрствования. Кончики пальцев впиваются в ладони. Тёплая кровь струится на простыне, но Таню она не вернёт. Выдергиваю иглу капельницы и подхожу к окну. Жить без цели и без любимого человека. Зачем? Открываю окно и смотрю вниз. Расчищенная, покрытая тонким слоем снега, площадка. Сиделка спит и ничего не слышит. Поднимаюсь на подоконник и смотрю вперёд. От лунного света кожа становится бледной, как у вампира. Делаю шаг вперёд и закрываю глаза. Ветер колышет волосы, готовит к встрече с создателем.

Чья-то крепкая рука хватает за ногу и втаскивает обратно. По палате разносится крепкая мужская брань. Открываю глаза и вижу санитара. В решающий час этот поступок ему зачтётся. Вкалывают снотворное. Будто оно вернёт Таню.

Во сне Таня десятки раз воскрешает и умирает. Она стоит на краю высокого обрыва, чьё подножье лижут холодные волны. Рядом стоит клетка, в которой неистово бьётся серая амёба. Моя душа. Таня перечисляет мои промахи, которые знает и о которых догадывается. Амёба бьётся о прутья. Сказать ей нечего. Таня смиренно улыбается и прыгает в солёную пучину. После сна мир кажется галлюцинацией, а тело моё выброшенной игрушкой.

На следующий день приходит психиатр. Задаёт несколько глупых вопросов. Как меня зовут? Сколько лет? Где родился? Хочет отправить в психбольницу. Лишний пациент не помешает. Лучше сразу на небеса.

Днём приходят знакомые. Интересуются здоровьем. Ни цветов, ни подарков. Сухие улыбки. На дне мироздания люди кажутся безжизненными.

Пролежал в больнице неделю. На отвлечённые темы ни с кем не общался. Сиделка качала головой и молчала.

Настал день выписки. Психиатр сказал, что пациент здоров. Вышел из больницы, и поплёлся домой. Косте не звонил. Лёгкий мороз пощипывал кожу лица. Указательный палец на левой руке ампутировали. Пролежал на пороге минут сорок, прежде чем горилла вышел на улицу. Человеческая жизнь бесценна лишь в сказках. По дороге купил бутылку водки и банку огурцов. В одиночку пьют лишь алкоголики? Ладно. Спорить не буду. После выписки в мою сторону перестала оборачиваться добрая треть девушек. Дома, не раздеваясь, откупорил бутылку…

Проснулся днём. Приложился к холодному крану. Похмелье спросонья. Страшная штука. Мешки под глазами светятся, словно фингалы. Не узнал человека в зеркале. Заросший, будто Робинзон Крузо, похожий на рок-гитариста прошлого века бомж, с тусклыми, гашенными глазами и крысиным взглядом. На полу банка с недоеденными огурцами. Глотнул раствор из банки. Усы и борода смочились. Рассол придал сил. Облизал губы и достал бритву. Возвращение в пустую жизнь будет тяжёлым. Кого мы обманывали. Таня была обречена с самого начала и знала об этом. И всё равно, её уход стал неожиданностью. Взял в левую руку кисточку, но она выпала. Указательного пальца нет. Как и мыслей в голове. Вспоминать ушедшего человека и ворошить прошлое. Таня бы этого не оценила.

Перед моим отъездом Таня сказала, что оставит рецензию в рукописи. Мы договорились не обсуждать пьесу, пока она её не прочитает. Рукопись повлияла на её самочувствие. Таня такая впечатлительная. Станок в руках дёрнулся и на шее возникла красная полоска. Кровь скопилась у нижнего края ранки и маленькой каплей упала в раковину.

Смыл пену и зачесал волосы в хвост. Залепил ранку лейкопластырем. Вид средневекового горца, только меча не хватает. Доел огурцы и вышел из комнаты.