Люди, переходящие на сторону новой, дошедшей до известной степени распространения, истины, переходят на ее сторону всегда сразу, массами и подобны тому балласту, которым нагружают всегда сразу для устойчивого уравновесия и правильного хода всякое судно. Не будь балласта, судно не сидело бы в воде и изменяло бы свое направление при малейшем изменении условий. Балласт этот, несмотря на то, что он кажется сначала излишним и даже задерживающим ход судна, есть необходимое условие правильного движения его.

То же и с той массой людей, которая всегда не один по одному, а всегда сразу под влиянием нового общественного мнения переходит от одного устройства жизни к другому. Масса эта всегда своей инертностью препятствует быстрым, не проверенным мудростью людской, частым переходам от одного устройства жизни к другому и надолго удерживает всякую долгим опытом борьбы проверенную, вошедшую в сознание человечества истину"(28.197-199).

При такой постановке вопроса следует обращаться не к каждому человеку и не ко всем людям, а к людям активной личной духовной жизни, способным усваивать истину внутренним путем и самостоятельно.

«Нельзя научить людей – каково большинство людей теперь – тому, чтобы они жили, понимая все значение своей жизни, т. е. жили, руководствуясь религиозным сознанием. Люди такие только начинают вырабатываться – являются один на тысячи, и являются совершенно независимо от образа жизни, материального достатка, образования, столько же и даже больше среди бедных и не образованных. Количество их постепенно увеличивается, и изменение общественного устройства зависит только от увеличения их числа»(55.154-5).

Многим людям XXI века близко представление о том, что лучшее будущее, если и достижимо, то не через общественные преобразования, и не посредством какого-либо внушения, и не от непосредственного вмешательства Божества в нашу земную жизнь, а только усилиями личного духа тех, которые способны на эти усилия. Нащупав в самых разных сферах существования человека пункты перевода частной духовной жизни в жизнь всобщедуховную, Лев Толстой обнаружил, что строительство всеобщей жизни на базе личной одухотворенности не невозможно.

Толстой надеялся на некоторых, немногих, "живых" людей (тех, в ком "быстрее движения" духовного роста и, следовательно, "сильнее жизнь"), которые составят новую духовную сплоченность, за которой пойдет вся составляющая "балласт" масса людей.

Дважды – один раз, завершая тему любви в книге "На каждый день"/см.44.333-335/, и другой раз, сокращенно, в статье "Закон насилия и закон любви" /см.37.190 и сл./ – Толстой приводит обширную /даже по его меркам/ выдержку из "удивительного, вдохновенного письма" Дюма-сына. В письме этом французский писатель призывает верить в то, что человечество уже "вступает в эпоху осуществления слов: "любите друг друга" без рассуждения о том, кто сказал эти слова: Бог или человек".

Вглядываясь в общественную жизнь вокруг себя, Дюма видит то же, что и Лев Толстой, что "во всем этом нет души: она перешла в иное место". В жизни людей создается "новая душа" – вот близкая Толстому мысль Дюма-сына:

"Те несколько индивидуальных душ, которые отдельно желали общественного перерождения, мало-помалу отыскали, призвали друг друга, сблизились, соединились, поняли себя и составили группу, центр притяжения, к которому стремятся теперь другие души с четырех концов света, как летят жаворонки на зеркало; они составили, таким образом, общую коллективную душу, с тем, чтобы люди вперед осуществили сообща, сознательно и неудержимо предстоящее единение и правильный прогресс наций, недавно еще враждебных друг другу".

В этих словах Дюма-сына для Толстого не плоды либеральной идеологии, а выражение задушевной его задачи: создать в составе человечества новую духовную сплоченность, основанную не на "общественно-семейно-государственной" религии, а на религии "Божеской". Первая видит смысл жизни в приобретении личностью наибольшего блага – ею отдельно или вместе с другими, в ее земной жизни или в ее посмертном существовании. Вторая видит смысл жизни только в Боге и признает значение человека "только в служении той Воле, которая произвела его и весь мир для достижения не своих целей /целей личности – И. М./, а целей этой Воли"(39.9-10).

Добро, по убеждению Льва Николаевича Толстого, не будет распоряжаться в мире до тех пор, пока в нем поверх общедушевной и общедуховной жизни не возникнет новая духовная сплоченность людей личной духовной жизни.

Всякая духовная сплоченность возникает вокруг кого-то, кто взошел на вершину духовной жизни определенного рода и не только в проповеди, но и своею жизнью показал ее людям и повел за собой. У Толстого были и есть единомышленники и единоверцы, находящиеся под тем или иным влиянием великого старца, но не было и нет того толстовского внеобщедушевного Дома, той единой семьи, которая собрала бы вместе людей личной духовной жизни. Отчего же? Не пришло время? Или есть другие причины?

Стремление души к вершине – чисто духовное движение. Для личной духовной жизни это и заглавное ее стремление. Но это не стремление к идеалу, который может быть дан, скажем, в «заповедях» Нагорной проповеди. Идеал – не вершина духовной жизни, а маяк, указатель направления для личной духовной жизни и ее «маршевый двигатель». Вершина духовной жизни не задается идеалом, хотя бы только потому, что она недоступна умозрению или воображению. Вершина духовной жизни – определенное состояние жизни. Для личной духовной жизни это состояние предельного ускорения духовного роста, которое раскрывается только при приближении к нему. Испытал ли его Толстой? Был ли он на вершине личной духовной жизни?

Сама по себе вершина личной духовной жизни – финал никогда не прекращающегося убыстрения духовного роста – есть нечто невообразимое. Раньше или позднее человек неизбежно приближается к некоторому предельному для себя состоянию жизни и либо останавливается в своем духовном росте, либо, хотя бы, замедляет его скорость. Движения духовной жизни Льва Николаевича в последние три десятилетия его жизни постоянно отражаются в его дневниках, письмах, статьях, книгах и могут быть прослежены буквально по годам, месяцам, а то и неделям. Конечно, у него были недели духовной спячки. Но, не считая их, исследователь вряд ли зарегистрирует в духовной биографии Толстого месяцы духовной неподвижности. Толстой не жил без духовного роста. Каждое же последующее движение духовного роста требует большего напряжения, чем предыдущее, и может совершаться только при условии ускорения духовного роста, то есть при все большем и большем приближении к вершине личной духовной жизни. Так достиг ли ее Лев Толстой? Вопрос, как мы теперь понимаем, общечеловеческой важности. В своем месте^*) мы, как сможем, постараемся ответить на него.

^*)В моей книге «Драма любви Льва Толстого», которая сейчас готовится к печати.