Моя правая рука с ножом была свободна, его левая была свободна, но, вместо того, чтобы доставать пистолет, он принял верное решение перехватить мою руку, пока я не всадил нож ему в горло. Он крепко сжал мне запястье, поднял голову и вцепился зубами в щеку. Боль была чудовищная.

Я вырвал руку и шарахнул рукоятью тяжелого десантного ножа его по макушке. Он ослабил прикус, я замахнулся было, чтобы завершить дело, ударив его ножом по черепу, но он был невероятно силен. Он отвел мою руку и не отпускал. Так мы сцепились, не имея возможности воспользоваться ножами, выжидая, кто первый ослабнет или сделает нечто отчаянное.

Я понятия не имел, куда пришелся мой удар ножом. В бедро? По гениталиям? В низ живота? Но его рана кровоточила недостаточно, чтобы его ослабить. Из моей же текло горячо и обильно, хотя, кажется, она была не слишком опасна.

Мы смотрели друг другу в глаза.

— Ты умрешь, — сказал я.

Он качнул головой.

— Нет, ты! — Он сказал это баритоном, и я пришел к выводу, что яйца его целы.

Я боднул его, но это причинило ему не больше боли, чем мне. В ответ он опять попытался укусить меня. Я этого и добивался — я изо всех сомкнул зубы на его большом крючковатом носу. Он взвыл от жуткой боли, адреналин придал ему сил, и он выгнулся подо мной, стараясь перекатиться, поменяться со мной местами и оказаться наверху. Я на миг отпустил его правую руку, и он тотчас вонзил нож мне в спину. На сей раз нож скользнул по ребрам. Он вознамерился ударить снова, но я внезапно ослабил захват, чтобы он перекатился-таки, отчего он уткнулся носом в землю, а я оказался у него на спине. Его правая рука с ножом была свободна, но в такой позе он не мог ею воспользоваться. Он попытался вырваться, но я крепко прижимал его к земле, и он затих, лежа на животе. Теперь обе мои руки были свободны. Я схватил его за волосы, приподнял голову и полоснул ножом по горлу, а потом ткнул лицом в грязь. Он не двигался, не издавал ни звука, но все мои инстинкты говорили, что он еще жив.

И действительно, его рука скользнула вниз — за пистолетом, понял я. До пистолета я добрался первым, вытащил у него из-за пояса и, поскольку с такого близкого расстояния стрелять неудобно, вскочил на ноги и отпрыгнул.

Я тяжело дышал, не сводя с него глаз. Луч прожектора бил мне в глаза, но хуже было то, что по спине текла кровь. Я понял, что второй удар ножом оказался глубже, чем я думал, и что я истекаю кровью. Голова стала легкой, ноги дрожали. Я упал на колени.

Халил зашевелился и стал медленно подниматься.

Он стоял спиной ко мне, но я видел, что он вытирает лицо руками. Потом он повернулся ко мне. Его лицо и одежда были в грязи, но я увидел кровь на шее и на рубашке, однако не столько, сколько ее было бы, задень я сонную артерию или яремную вену. Нож выпал из его руки, он поднял его и двинулся на меня.

Я вскочил слишком стремительно, голова опять стала опасно легкой. Я испугался, что потеряю сознание, но несколько раз глубоко вздохнул и успокоил сердце, чтобы оно не выкачивало из меня слишком много крови.

Халил приближался, выставив нож перед собой. Подойдя на десять футов, он сказал:

— Лицо…

Я не хотел, чтобы он срезал мне лицо, поэтому поднял «глок» Кейт и прицелился. И снова едва не потерял сознание.

— Брось нож, — сказал я. «Глок» был весь перемазан грязью, и я не был уверен, что он выстрелит. — Брось, гнида.

Он сделал еще пару шагов и осел на колени.

Все было кончено, но ничего не кончено, пока не кончено совсем, — его нож все еще был нацелен на меня. Мне нужно было просто подождать, но я чувствовал, что истекаю кровью, — я слишком хорошо знал это чувство, — и потому должен скорее вбить последний гвоздь в могилу этого ублюдка. Я прицелился ему в голову и начал нажимать на спусковой крючок, но опустил пистолет и сунул за пояс.

Халил встал и, как зомби, выставив свой нож, пошел на меня.