– Прошу прощения, любезный Никодим Митрофанович, действительно задумался. Так вот, крылья эти обязательно полетят. А ещё – вот интересная мысль. К крыльям – назовём их… ну, к примеру, «орланом», тот тоже парит, высматривая добычу, – можно приделать пропеллер. Только вот двигатель нужен очень лёгкий, типа как от мотоцикла…
– Ну, это вы батенька хватили! – рассмеялся господин штабс-капитан. – Ладно – планировать, но летать на такой вот конструкции с пропеллером?!
Честно говоря, армейская бытность Селивёрстова давно канула в Лету. Служил он в инженерных войсках, но бросил службу лет этак десять назад. Дядюшка Никодима Митрофановича имел не баснословное, но значительное состояние, и когда почтенный родственник почил, выяснилось, что он заблаговременно успел вписать любимого племянника в завещание. Тот мигом подал в отставку и с тех пор жил, ни в чём себе не отказывая.
Натуру бывший штабс-капитан имел непоседливую и слегка авантюрную. Если понимать слово «авантюра» в хорошем, первозданном его значении. То есть, как приключение. Он совершенно не был приспособлен к тихой, домашней жизни и постоянно что-то придумывал. Аглицкий бокс, коим занимался с превеликим усердием, фехтование, верховая езда, стрельба из лука и ружья.
Все перечисленные умения Селивёрстов считал обязательными свойствами настоящего мужчины и тренировал как обязательную программу. Может быть поэтому, несмотря на отставку, для Андрея он оставался офицером. Хоть и сквозила шутливая нотка в его обращении «господин штабс-капитан», или на немецкий манер «герр гауптман», – всё-таки офицером.
Было время, Селивёрстов увлекался бегами, но быстро понял, что волнует его азарт иного рода. Не денежный, карточно-рулеточный, а тот, что заставляет кипеть от адреналина кровь в жилах. В мире Сосновского таких называли экстремалами. В тутошней России подобных личностей тоже хватало. По-видимому, они встречаются во все времена и под любыми широтами.
Андрею нравилось это качество штабс-капитана. С ним было легко, весело и непредсказуемо.
В день, когда фрау Гроссбауэр объявила, что Пётр Афанасьевич подыскал ему, Андрею, недорогое, но приличное жильё, а также устроил его учителем черчения в Мальцевское ремесленное училище (с вполне приличным окладом, между прочим!), Сосновцев внутренне возликовал. Кончился этап нудного ученичества. Теперь можно с головой окунуться в новую, неизведанную жизнь! Да и надоели, если честно, зыркающие взгляды Афанасия и вечный менторский тон фрау. Ясно же, что он под опёкой! Но теперь…
А тут ещё приятная неожиданность. На второй день после заселения в Зелёном переулке, Андрей вышел за газетами. И нос к носу столкнулся с Селивёрстовым. Это был единственный знакомый ему в чужом городе человек. Более того, человек принявший участие в его судьбе. И Сосновцев испытал к нему искреннее дружеское чувство.
– Никодим Митрофанович, какими судьбами?! – заорал он чуть не на всю улицу, улыбаясь до ушей.
– Андрей Павлович, вот так встреча! – казалось, отставник удивлён не менее, но вёл себя более сдержанно. – Я, собственно, здесь живу, – он указал на двухэтажный особняк напротив. – А вы тут как очутились?
– Так и я – живу, – продолжал радоваться Сосновцев. – Пока, правда, в меблированной комнате, но это временно…
– Конечно, временно. Постепенно, я уверен, найдёте себе более достойное жильё. Получается, мы соседи? – Он довольно улыбнулся. – А чем собираетесь заниматься, уважаемый Андрей Павлович?
– Буду преподавать в Мальцевском ремесленном училище, что на Большой Мещанской.
– Рад за вас. Хорошее дело. Ну а досуг?
– Не знаю, пока. Нужно оглядеться.
– В этом я вам помогу, мой друг, – улыбнулся штабс-капитан. – Помните, вы обещали показать приёмчики, что так лихо применили против меня у оврага?
– Да, действительно, обещал… – Андрей несколько смешался. Честно говоря, за всеми событиями, что навалились на него, обещание как-то вылетело из головы.
– И не только приёмы, – Селивёрстов тронул его за плечо. – Чувствую, нам будет, чем заняться!
В отставнике Андрей нашёл родственную душу. С неподдельным воодушевлением Селивёрстов таскал Сосновцева в манеж, в фехтовальные и спортивные залы, в тир. Любимой его одеждой оказались полувоенный френч, галифе, и высокие офицерские сапоги. В день первой встречи он направлялся в гости, лишь этим объяснялись сюртук и штиблеты.