— Послушай меня, Сольгерд, — произнёс он спокойно и твёрдо, поймав её отчаянный взгляд, — твоя сохранность для меня сейчас важнее всего, и я не смогу тебя защитить, только если буду мёртв. А умирать я пока не собираюсь, — мужчина едва заметно усмехнулся. — Ты держалась молодцом, и то, что сейчас тебе особенно страшно — это нормально. Ночью все чувства обостряются, особенно страх. Но сейчас я хочу, чтобы ты доверилась мне и отдохнула, завтра будет долгий день, хорошо? — что ещё ей сказать, он не знал. Это и так была слишком длинная речь. И ему очень хотелось верить, что он не солгал. Сольгерд кивнула. От неё отчётливо пахло непролившимися слезами усталости, напряжения и накопившегося страха.
Он выпрямился и отошёл на несколько шагов, устроился под деревом, прислонившись спиной к шершавому стволу.
— А вы?
— Что я? — обернулся Брегир на слабый оклик.
— Вы разве не будете спать? Совсем? Всю ночь? Завтра будет долгий день…
— Я привык, — бросил он, давая понять, что разговор окончен.
***
Сольгерд проснулась на рассвете от пронзительного луча новорожденного солнца, скользившего по её векам. Она не сразу сообразила, где находится, резко дёрнулась, но затёкшая спина не дала ей сесть. Через несколько секунд она вспомнила всё, что с ней случилось — будто в лицо плеснули пригоршней воспоминаний вчерашнего дня, холодных и оттого бодрящих, как проточная вода. Захотелось снова уснуть и проснуться в своей опочивальне, спуститься к завтраку и увидеть отца, живого и невредимого. А потом гулять по саду, слушать затейливые сказки нянюшки Келлехерд и пытаться увильнуть от ненавистного послеобеденного шитья золотом. Сейчас она готова была вышить хоть целую скатерть, хоть две! Лишь бы вернуться в те спокойные дни недавнего прошлого.
Пока Брегир проверял копыта и упряжь коня, цесаревна заметила лежащую рядом флягу с водой и пару зачерствевших лепёшек — её завтрак.
Когда мужчина подсадил Сольгерд в седло, спина немилосердно напомнила о вчерашнем пути, и девушка не сдержала болезненного стона.
— Твоё упрямство тебе только вредит, — устало заметил Брегир, — облокотись на меня, ехать ещё не один день, — он легонько потянул её на себя, и когда девушка бросила своё упрямое сопротивление, боль поутихла.
Они ехали молча. Весь прошлый день Сольгерд, превозмогая боль, изо всех сил держала дистанцию между собой и Брегиром, а сейчас, прижавшись спиной к его груди, боялась лишний раз шевельнуться. Сквозь его тонкую рубашку и своё платье она чувствовала сердцебиение Брегира, тепло его тела и ровное дыхание. Это отчего-то и завораживало девушку, и успокаивало, убаюкивая вместе с ровным шагом коня. Несмотря на всё случившееся, она вдруг почувствовала себя в полной безопасности, и, принимая это блаженное ощущение за наваждение, боялась спугнуть его неосторожным движением.
Острота чувств ещё не покинула Брегира, и он понимал, что ночная опасность не миновала. Нужно окончательно прийти в себя, окунуться в холодную воду будет весьма кстати. Он направлял коня к лесном озеру, раскинувшемуся в часе езды от места их ночёвки, благо, оно было по пути. Брегир хорошо знал здешние леса и отыскать путь в знакомой чаще не представляло для него сложности.
Сначала Сольгерд показалось, что впереди маячит большая поляна, но когда просвет меж деревьями стал шире, она увидела яркие солнечные зайчики и поняла, что это озеро, плоское и круглое, словно серебряное блюдо, и такое же слепящее под утренним солнцем. Брегир спешился и снял её с коня.
— Можешь искупаться. Но осторожней, чуть дальше от берега омуты, — сказал он, пробираясь в высокой траве к пологому берегу. Сольгерд мысленно возмутилась: конечно же, она не станет купаться в присутствии постороннего мужчины, ещё чего! А тот тем временем снимал с себя рубашку.
— Только не вздумайте, — в её дрогнувшем голосе зазвенели цесарские нотки, смутившие её ещё больше, — раздеваться, — добавила она тише.
Брегира накрыло пронзительным букетом запахов из её страха, смущения и всех тех «цесарских приличий и правил», что вдалбливали в её голову с самого рождения, даже в горле запершило от едкой приторности. Он обернулся и вскинул руки перед собой, будто успокаивая нервную лошадь:
— Я только сниму сапоги, можно? — спросил он миролюбиво, не сумев до конца спрятать звучащий в голосе смех, и лёгкий ветерок тут же донёс до него новый оттенок цесаревниного гнева: она поняла, что он не воспринимает её всерьёз. Она же воспринимала чрезмерно серьёзно абсолютно всё.
Он потуже затянул ремешок на длинных волосах и бросился в озеро. Прыжок был таким резким и мощным, что воин полностью скрылся в омуте, оказавшимся от берега не так уж и близко. Старательно отводившая взгляд от полураздетого мужчины Сольгерд невольно вздрогнула: если этот человек решит причинить ей вред, у неё не будет шанса даже успеть это осознать, не говоря уже о возможности сопротивления. Тот, кто обладает истинной силой, никогда ею не хвастает, как не хвастает ею опасный хищник. Но сила сквозит в каждом его движении, пугая и восхищая одновременно, даже если он просто греется на солнышке.
Сольгерд осторожно подобралась к краю озера, зачерпнула горсть студёной воды и умылась. Брегир вышел на берег неподалёку, отряхнулся и отжал волосы. Сольгерд украдкой бросила на него любопытный взгляд и едва слышно ахнула: всю грудь и плечи мужчины покрывали шрамы: от длинных грубых рубцов, похожих на удар чьих-то чудовищных когтей, до небольших круглых отметин, словно следов от арбалетных болтов.