И он пошел в класс, и следующие две недели оставался каждый вечер после уроков, ни слова не говорил, молча мыл доски, и вытряхивал тряпки, и свертывал карты, а она меж тем проверяла тетради, тишина стояла в классе, время — четыре, тишина того часа, когда солнце медленно склоняется к закату, и тряпки шлепаются одна о другую мягко, точно ступает кошка, и вода капает с губки, которой протирают доски, и шуршат переворачиваемые страницы, и поскрипывает перо, да порой жужжит муха, в бессильном гневе ударяясь о высоченное прозрачное оконное стекло. Иной раз тишина стоит чуть не до пяти, и мисс Тейлор вдруг замечает, что Боб Сполдинг застыл на задней скамье, смотрит на нее и ждет дальнейших распоряжений.

— Что ж, пора домой, — скажет мисс Тейлор, вставая из-за стола.

— Да, мэм.

И кинется за ее шляпой и пальто. И запрет вместо нее класс, если только попозже в этот день не должен прийти сторож. Потом они выйдут из школы и пересекут двор, уже пустой в этот час, и сторож не спеша складывает стремянку, и солнце прячется за магнолиями. О чем только они не разговаривали.

— Кем же ты хочешь стать, Боб, когда вырастешь?

— Писателем, — ответил он.

— Ну, это высокая цель, это требует немалого труда.

— Знаю, но я хочу попробовать, — сказал он. — Я много читал.

— Слушай, тебе разве нечего делать после уроков, Боб?

— Вы это о чем?

— О том, что, по-моему, не годится тебе столько времени проводить в классе, мыть доски.

— А мне нравится, — сказал он, — я никогда не делаю того, что мне не нравится.

— И все-таки.

— Нет, я иначе не могу, — сказал он. Подумал немного и прибавил: — Можно вас попросить, мисс Тейлор?

— Смотря о чем.

— Каждую субботу я хожу от Бьютрик-стрит вдоль ручья к озеру Мичиган. Там столько бабочек, и раков, и птичья. Может, и вы тоже пойдете?

— Благодарю тебя, — ответила она.

— Значит, пойдете?

— Боюсь, что нет.

— Ведь это было бы так весело!