В Бельгии нигде садиться не стали, дотянули до Дортмунда. И площадку для приземления я выбрал не на окраине, а в самом городе, почти в центре — приземлился на футбольном поле. Почему? Да потому что англичане мы, якобы. И самолёт у нас, на секундочку, английский, с английскими же опознавательными знаками… Соответствующими. Враги по определению… Потому-то и сел в городе, к властям поближе. А не в пригороде, где разъярённая публика сначала бы в драку кинулась и только потом разбираться бы стала. Если бы вообще стала, а не забила бы нас дрекольем… Поэтому лучше в городе, так оно для организма спокойнее будет. Может быть, здесь сразу стрелять не начнут, сначала задумаются — и что это мы здесь делаем?

Первоначально хотел в Эссене садиться, там вроде бы как всё знакомо, но что-то передумал. А ну как какие-нибудь революционеры реквизируют у нас личное и не только имущество, экспроприируют казённые теперь деньги?

Несмотря на официальное прикрытие в виде удостоверяющих мою личность бумаг, первоначальное опасение пока ещё никуда не делось. Так что Эссен остался позади…

И ещё одно. Всю дорогу ждал, когда же нас за пересечение границ ловить будут, в воздухе перехватывать, но так и не дождался. Летим себе потихоньку через границы и территории сопредельных государств, садимся там, где удобно. Да и на местах никто руки вязать не бросается, нормально принимают, бензин продают. Всё везде вполне чинно и благородно.

Наверняка ведь уже кто надо сообщил о нашем появлении кому нужно, и с минуту на минуту нам стоит ожидать гостей… Первые зеваки начинают к полю подтягиваться, но пока в отдалении кучкуются. Поэтому пулемёт долой, убираем его на пассажирское сиденье. А Джеймс пусть пока на земле со своим саквояжем побудет.

И главное, что с деньгами делать? И в кабине мешки оставлять стрёмно, и прятать куда-либо будет глупо. Да и некуда их здесь прятать, голое футбольное поле, не в землю же закапывать? Всё будет зависеть от того, кто к нам первым добежит — обозлённая видом врага неуправляемая толпа или органы правопорядка? Лучше бы последние… Первым плевать и на дипломатию, и на наши бумаги…

Власти и полиция, к счастью, появились первыми. Пока я сидел в кабине, вперёд выступил Джеймс со своим саквояжем. Зашелестел бумагами. И отношение к нам из настороженного в начале разговора быстро сменилось на дружелюбное. Даже охрану из нескольких полицейских выставили по периметру футбольного поля. Ну, чтобы близко к самолёту никого не подпускать. Уж не знаю, что там ха бумаги показывал Конноли, но нам очень быстро организовали заправку и даже обед подвезли сюда же, на поле. И быстренько проводили в полёт.

Курс после взлёта взял на Берлин. Буду тянуть до последнего, как-то нет у меня желания садиться ещё куда-либо. Впрочем, в районе Падерборна к нам пристроилась и начала сопровождать пара немецких самолётов.

До Берлина дотянуть не удалось. Сели в Бранденбурге. Обидно, всего-то чуть больше пятидесяти вёрст осталось, и на тебе. Но вместе с нами на посадку пошла и пара сопровождения. После посадки подрулили поближе и встали крыло к крылу, зажали с обеих сторон.

Пришлось Джеймсу в очередной раз шелестеть бумагами. Впрочем, особо никто не цеплялся, просто удостоверились, что мы это мы, и на этом проверка закончилась. А дальше приехал легковой автомобиль, в который загрузили сначала наши мешки, потом нас. И повезли в Берлин…

А самолёт остался…

Петроград

Столица притихла. Слишком много значимых событий произошло за последнее время. И непонятное для всего русского народа недавнее отречение Николая, наконец, обрело смысл — газеты объяснили это военной хитростью и лакомой приманкой для заговорщиков. Если это на самом деле так, то хитрость эта вполне удалась и обошлась малой кровью. Даже в Петрограде все прошло без обязательных при каждой мало-мальски значимой заварушке еврейских погромов, а в губерниях эту заварушку практически не успели заметить и, тем более, почувствовать на своей шкуре…

Недавняя эйфория и разгул революционных масс сменились оглушающей тишиной на опустевших улицах. Наводнившие город войска быстро навели в нём порядок и не стали задерживаться, организованно отступили в пригороды, оставив на улицах многочисленные вооружённые патрули, тяжёлая поступь которых пугала обывателей и заставляла их сидеть дома и не высовываться лишний раз за порог. Да и вряд ли у кого-то сейчас после всех недавних событий могло возникнуть подобное желание. Если только уж совсем по нетерпящим отлагательства обстоятельствам — вызвать доктора или прикупить в лавке продуктов. Слишком напуган был город недавними революционными событиями и последующими за всем этим быстрыми арестами. Полиция и жандармы, усиленные армейцами, действовали на удивление споро и довольно жёстко. Кое-кто по привычке в самом начале попытался качать права, но жандармы без церемоний и разговоров тут же применили оружие… Слухи разлетелись быстро и больше уже никто не осмеливался спорить о законности задержания… Причём хватали абсолютно всех, не разбирая ни званий, ни должностей, ни наград и заслуг — летели обывательские шепотки из дома в дом, из квартиры в квартиру, вызывая в сердцах горожан вполне объяснимый холод и трепет…

Говорили даже, что в городе арестовали буквально всех иностранцев… Причём арестовали всех разом, без суда и следствия, даже лиц с дипломатической неприкосновенностью. Загрузили всех разом в вагоны и куда-то вывезли…

В рабочем кабинете Государя-императора шло очередное совещание. Присутствовали только свои. Только что отчитался о положении дел в войсках Командующий, перед ним выступил с отчётом о проведённых арестах полицмейстер. Подошла очередь докладывать и Джунковскому…

— Таким образом, можно сделать вывод, что наши опасения были слишком преувеличены. Аресты и последующая высылка всех иностранных агентов прошли без особых эксцессов…

— А все остальные? — перебил генерала государь.

— Вычистили всех. И эсеров, и кадетов, и меньшевиков с большевиками…

— Прямо-таки всех? — прищурился Николай Александрович.