Оказавшись вне опасности, я приглушил мотор, потому что ничто не способно разорвать самолет на куски быстрее, чем спуск с высоты на полной мощности. Это был великолепный планирующий полет с почти восьмимильной высоты: сначала до уровня серебристой гряды облаков, потом – до грозовых туч под нею и наконец – сквозь секущий ливень, к поверхности земли. Прорвавшись через слой туч, я увидел внизу Бристольский залив, но, имея в баке еще какое-то количество топлива, пролетел еще миль двадцать над сушей, пока вынужденно не сел на поле в полумиле от деревни Ашкомб. Там я позаимствовал три жестянки топлива у водителя проезжавшей мимо машины и в десять минут седьмого того же дня плавно приземлился на родном летном поле в Девайзе, совершив полет, о каком ни один смертный, кроме меня, не мог рассказать, поскольку ни один не выжил после него. Я же увидел красоту и ужас небес, еще остающиеся за пределами человеческого познания.
И теперь я замыслил совершить такой полет еще раз, прежде чем поведаю миру о своих наблюдениях. Причина в том, что мне необходимо предъявить коллегам что-нибудь в подтверждение своего будущего рассказа. Да, скоро и другие последуют за мной и подтвердят достоверность моих наблюдений, тем не менее, я считаю необходимым с самого начала иметь доказательства. Тех очаровательных переливающихся воздушных пузырей поймать будет нетрудно. Плавают они медленно, и юркому моноплану ничего не будет стоить перехватить одного из них на их неторопливом пути. Вполне вероятно, что они растворятся в нижних слоях атмосферы и мне удастся довезти до земли лишь бесформенную кучку студенистого вещества. Но и в ней, безусловно, будет нечто, что подкрепит мой рассказ. Да, я полечу, несмотря на то, что это очень рискованно. Похоже, что тех багровых чудовищ не много. А возможно, на этот раз я ни одного и не встречу. А если встречу, тут же нырну вниз. На худший случай со мной будет мое ружье, и я теперь знаю, куда…»
Здесь, к сожалению, не хватает страницы. На следующей крупным корявым почерком написано:
«Тринадцать тысяч метров. Я больше никогда не увижу землю. Они подо мной – сразу три. Помоги мне, Боже! Какая ужасная смерть!»
Вот все, что осталось от «Записок» Джойса-Арм-стронга, человека, которого с тех пор никто не видел. Обломки его разбившегося моноплана были найдены во владениях мистера Бадд-Лашингтона, на границе между Кентом и Сассексом, в нескольких милях от того места, где обнаружили и его дневник. Если теория несчастного летчика о существовании воздушных джунглей, как он их называл, верна и они действительно располагаются над юго-западом Англии, значит, он спасался из них на предельной скорости своего моноплана, но в какой-то момент был перехвачен и сожран этими жуткими существами в верхних слоях атмосферы над тем местом, где были найдены эти скорбные останки. Картина самолета, пикирующего к земле, но отсеченного от нее безымянными чудовищами, летящими под ним и постепенно смыкающими ловушку вокруг своей жертвы, – не из тех, над которыми захочет размышлять человек, берегущий свое психическое здоровье. Уверен, что многие по-прежнему высмеивают факты, которые я здесь изложил, но даже они должны признать, что Джойс-Армстронг исчез, и я рекомендую им вспомнить его собственные слова: «…этот дневник, возможно, объяснит, что́ я пытался сделать и как погиб, делая это. Только
Ричард Матесон
Кошмар на высоте 6000 метров
Не самая ли это страшная из когда-либо написанных историй о боязни полетов? Весьма вероятно. Я не призываю вас уподобляться Роду Серлингу[17], но вспомните мысль, возникшую у Артура Джеффри Уилсона в момент взлета DC-7[18], пассажиром которого он являлся: «И вот он… на высоте шести тысяч метров над землей, заключенный в ревущую оболочку смерти». Впервые рассказ был напечатан в 1961 году, когда на пассажирских рейсах еще можно было курить и даже провозить пистолет в ручной клади. «Кошмар» балансирует на острие между двумя вероятностями: либо у мистера Уилсона вызванный страхом нервный срыв, либо за иллюминатором, на крыле, действительно сидит уродливое нечто, пытающееся обрушить самолет. В любом случае вы находитесь внутри, совершая весьма неприятный полет. На всякий случай затяните потуже ваш ремень безопасности.
– Пристегните ремень, пожалуйста, – бодро сказала стюардесса, проходя мимо него.
Почти в тот самый момент, когда она это произнесла, на табло над аркой, ведущей в носовой отсек, загорелась надпись: «ПРИСТЕГНУТЬ РЕМНИ», а под ней – сопутствующее предупреждение: «НЕ КУРИТЬ». Набрав полные легкие дыма, Уилсон выдохнул его толчками и погасил сигарету, раздраженно потыкав ею в пепельницу в подлокотнике.
Снаружи один из двигателей зверски кашлянул, изрыгнув облако дыма, рассеявшееся в ночном воздухе. Фюзеляж задрожал, и Уилсон, взглянув в иллюминатор, увидел языки белого пламени, вырывающиеся из гондолы двигателя. Второй двигатель тоже закашлялся, взревел, и его винт, завертевшись, превратился в размытое пятно. Пересилив себя, Уилсон затянул ремень.
Теперь все двигатели работали, и голова Уилсона тряслась в такт с фюзеляжем, пока DC-7 выруливал на бетонную площадку, раскаляя ночь своими ревущими выхлопами.
В конце рулежной дорожки самолет остановился. Уилсон посмотрел в иллюминатор на сверкающую громадину терминала. К концу утра, подумал он, приняв душ и чисто одетый, я буду сидеть в кабинете очередного партнера, обсуждая очередное великое дело, конечный результат которого ровным счетом ничего не прибавит к истории человечества. Черт бы побрал все это…
У Уилсона перехватило дыхание, когда начался разогрев двигателей перед взлетом. И без того громкий рев стал оглушительным – звуковые волны обрушивались на Уилсона, словно удары битой. Он открыл рот, будто хотел дать выход этому невыносимому давлению. Глаза его заблестели, как у человека, испытывающего мучительную боль, пальцы впились в подлокотники, словно звериные когти.
Он испуганно вздрогнул, поджав ноги, и в этот момент почувствовал на плече прикосновение чьей-то руки. Дернув головой в сторону, он увидел стюардессу, встречавшую его при посадке. Она улыбалась, глядя на него сверху вниз.
– У вас все в порядке?
Уилсон едва разобрал ее слова. Сжав губы, он помахал рукой, словно хотел ее отогнать. Улыбка стюардессы вспыхнула избыточной бодростью, но погасла, как только она отвернулась и двинулась дальше.
Самолет начал разбег. Сначала вяло, словно бегемот, с трудом несущий свой вес, потом чуть быстрее, преодолевая тормозящее трение. Повернув голову к окну, Уилсон видел темную взлетную полосу, проносящуюся мимо все быстрее и быстрее. Когда опустились закрылки, на конце крыла возникло какое-то механическое завывание. А потом, незаметно, гигантские колеса утратили контакт с землей, и она начала медленно уходить вниз. Под крылом мелькали деревья и дома, ртутные капли автомобильных фар растягивались в стремительные серебряные дротики. «Дуглас» медленно накренился вправо, одновременно подтягивая себя вверх, к морозному мерцанию звезд.
Наконец он выровнялся, и, как показалось, двигатели смолкли, пока, прислушавшись, Уилсон не уловил их мерный рокот на крейсерской скорости. На миг он почувствовал облегчение, его мышцы расслабились, пришло ощущение спокойствия. Но оно тут же и ушло. Уилсон сидел неподвижно, глядя на табло «НЕ КУРИТЬ», пока оно не погасло, и сразу же зажег сигарету. Достав газету из кармашка в спинке переднего кресла, он развернул ее.
Как обычно, мир пребывал в состоянии, близком к нынешнему уилсоновскому. Трения в дипломатических кругах, землетрясения и стрельба, убийства, изнасилования, торнадо и автокатастрофы, деловые конфликты, гангстерство. «Бог в своих небесах – и в порядке мир»[19], – вспомнил Артур Джеффри Уилсон.