«Это того стоило?»
Брат ушёл. Я осела на кровать и уставилась в стену перед собой без единой мысли. Звуки исчезли. В уши будто набили ваты. Я не слышала ни как поднимается лифт, ни как возится на полу очнувшаяся сестра, и заметила её, только ощутив осторожное прикосновение к щиколотки.
Раххан сидела на ковре, растрёпанная и бледная. Я поняла, что боялась увидеть в её глазах Заур, смотрящую из глубины сознания, но нашла только страх и растерянность.
— Я чувствую себя иначе, — прошептала сестра.
Глава 5
Раххан красивее меня. И выше, и грациознее. Если поставить рядом с изящным фужером стакан для воды, можно понять, как мы смотримся вместе.
Нет, я не бесформенна, но не могу похвастаться волнующими изгибами и единственное, чем по-настоящему горжусь, — глаза, в то время как Раххан вся — сплошное достоинство.
Талия у меня узкая, но бёдра и грудная клетка узкие тоже, поэтому я кажусь плоской. У меня плечи покатые — у сестры напоминают волну, благодаря чему осанка выглядит гордой, прямой, а я как будто немного сутулюсь.
Смотришь на лицо Раххан — и захватывает дух, настолько это идеальная скульптурная композиция: вытянутые скулы, глубокие тени под ними, подбородок с ямочкой и довольно приметный нос — штрих, который словно собирает черты в единое законченное и гармоничное произведение.
Моё лицо детское, а не волнующее, с округлыми щеками и милыми родинками. И волосы не полотно шёлка, струящегося до талии, а тёмные спирали и завитки. Зато глаза большие и выпуклые, с ресницами, как у кукол, и словно в тени от этих самых ресниц. Радужка у сестры чёрная, как зрачок. У меня — каряя, по цвету точь-в-точь её волосы. Пожалуй, глаза и правда красивее у меня. Но я не завидую и всему остальному — люблю и восхищаюсь Раххан.
Сестра повторяет: «Внешность — моё проклятие». Наверное, потому что отец надеется продать её как можно дороже. А деньги обычно водятся у стариков.
Утром Раххан казалась отстранённой, и я не знала, думает она о предстоящей встрече с женихом или о случившемся вчера. Украдкой я искала в ней признаки поселившейся тьмы, но сестра всегда была резкой и вспыльчивой. И в этом не изменилась.
Коробку с остатками орхидеи мы отнесли на кухню и затолкали на дно мусорного ведра. Затем спустились на третий и разошлись по комнатам.
Помимо спальни с одноместной кроватью под балдахином, у меня была личная маленькая гостиная. Белый диван с красными подушками, столик для рисования (рисовать в Ахароне женщинам разрешалось, писать — нет), кресло, удобное, но выбивающееся из общего стиля, в углу — полка с гипсовыми статуэтками Сераписа. Такие ставили в каждом доме, особенно в покоях молодых девушек, чтобы напоминали о неизбежности наказания. А ещё фигурки быка дарили на праздники в качестве амулетов: те отгоняли бесов Заур.
Заур — первая женщина, рождённая хаосом, всё зло, что есть в мире. Вместо волос у неё щупальца с присосками, как у морских чудовищ, кожа — зелёная чешуя змеи, а рот полон иголок. Говорят, даже её взгляд ядовит, а прикосновение — верная смерть. Но охотится она лишь на женщин, ибо — «В каждой женской душе есть лазейка для зла» — мы её потомки, обращённые Сераписом к свету, но готовые вернуться к тёмному началу.
Всегда готовые вернуться к тёмному началу.
Нервничая, я всегда хваталась за пилочку для ногтей: обычно это помогало успокоиться. Обычно, но не сегодня. Взволнованная, я металась по комнате. Опустилась в кресло. Подошла к окну: на стене противоположного здания сверкал красный треугольник с оком. Часы над диваном отмечали убегающие секунды. Скоро придёт жених Раххан, и они с отцом отправятся в золотую гостиную обсуждать грядущую свадьбу. Я посмотрела на сверкающий циферблат с ненавистью. Сняла часы и вынула батарейку. Повернула фигурки на полках лицами к стене: гипсовые глаза следили за мной с осуждением. Словно знали, что произошло на тридцать восьмом.
«А что там произошло?»
Я бросилась в коридор и толкнула соседнюю дверь.
Вместо того чтобы прихорашиваться перед встречей, Раххан вязала, чем занималась только в плохом настроении. На ней было вчерашнее платье с пятном на груди. Сестра даже не переоделась!