Лермонтов усвоил уроки своих пансионских преподавателей. Учился у многих поэтов русских и западноевропейских. Но прежде всего у Пушкина. С творчеством Пушкина в литературу хлынула жизнь, ломая закостенелые формы русского литературного языка. Пушкин считал, что в зрелой словесности приходит время, когда писатели, «наскуча однообразными произведениями искусства, ограниченным кругом языка условленного, избранного, обращаются к свежим вымыслам народным и странному просторечию, сначала презренному…». Интонацию и самое строение стиха он приблизил к разговорной речи. В поэзии Пушкина благородная простота сменила условные украшения стихотворства. Та же благородная простота сменила и мишурный блеск прозы. Ее главными достоинствами Пушкин считал точность и краткость. Идейность, глубину содержания - непременным условием. «Она требует мыслей - без них блестящие выражения ни к чему не служат», - писал он.
Вступая в литературу, молодой Гоголь так определил особенности пушкинского мастерства: «никакого наружного блеска, все просто», но зато «все исполнено внутреннего блеска, который раскрывается не вдруг; все лаконизм, каким всегда бывает чистая поэзия». Гоголя поражала у Пушкина точность русских слов и глубина их содержания. Гоголь говорил о смелости и отчетливости пушкинских эпитетов, о необыкновенном искусстве «немногими чертами означать весь предмет… кисть его летает. Его небольшая пьеса всегда стоит целой поэмы». Формулируя, на основе творчества Пушкина, принципы поэтики, Гоголь писал: «Чем предмет обыкновеннее, тем выше нужно быть поэту, чтобы извлечь из него необыкновенное и чтобы это необыкновенное было… совершенная истина».
Лермонтов пришел в литературу после того, как Пушкин нашел для русской поэзии новые звуки. Поэзия Лермонтова выросла на основе пушкинской. Он дышал ее воздухом. Но, подслушав у своего предшественника тайну русской поэтической речи, пошел своим путем. Год от года будет все сильнее звучать неповторимый голос, воплощая собственное мироощущение, выражая собственные мысли и предопределяя младшему поэту его трагическую судьбу.
Глава IV
«МОСКВА, РОССИИ ДОЧЬ ЛЮБИМАЯ…»*
Приезд Лермонтова в Москву в январе 1838 года был не похож на прошлый. Теперь он возвращался из ссылки. Благодаря хлопотам Арсеньевой был переведен снова в гвардию, но не в прежний полк, стоящий в Царском Селе, под Петербургом, а в Гродненский гусарский, стоящий в Новгороде.
Величественная природа Кавказа, встречи с интересными людьми - все это послужило прекрасным отдыхом от шагистики и муштры, от парадов и балов, освежило от духоты светского и казенного Петербурга. «…Для меня горный воздух - бальзам, - писал Лермонтов с Кавказа Раевскому, - хандра к черту, сердце бьется, грудь высоко дышит…» В таком настроении Лермонтов и приехал в Москву. Его дорожная шкатулка была полна рукописями новых произведений, голова - новыми творческими замыслами.
Он явился в Москву как автор стихотворения «Бородино», как певец героической Москвы. Стихотворение было создано в связи с 25-летием Бородинского сражения и напечатано после его отъезда в майской книжке пушкинского «Современника». В ближайшее время должна была появиться в печати «Песня про царя Ивана Васильевича, удалого опричника и молодого купца Калашникова».
«Бородино» и «Песня…» произвели сильное впечатление на декабристов и в сознании передовых современников Лермонтова сближались. «Песня…», ввиду ссылки автора, была напечатана анонимно за подписью «…в». Николай Бестужев писал 4 июля 1838 года из Сибири брату Павлу: «ежели тебе знаком этот «…в», объяви нам эту литературную тайну. Еще просим тебя сказать: кто и какой Лермонтов написал «Бородинский бой»?»
Декабрист Якушкин говорил, что «война 1812 года пробудила народ русский к жизни и составляет важный период в его политическом существовании». Он рассказывает, как жители покидали Москву, оставляемую неприятелю: «Не по распоряжению начальства выступило все народонаселение Москвы вместе с армией из древней столицы. По Рязанской дороге, направо и налево, поле было покрыто пестрой толпой, и мне теперь еще помнятся слова шедшего около меня солдата: «Ну, слава богу, вся Россия в поход пошла!».
Русский народ под Бородином сорвал стратегический план Наполеона.
Народ и является героем в стихотворении Лермонтова «Бородино». Поэт достиг совершенства в изображении народа как единого целого, несмотря на различие сословий. Отвлеченный «вождь» его юношеского стихотворения «Поле Бородина» превратился теперь в полковника-героя, павшего на поле битвы. Четко очерчен и образ рассказчика, солдата-артиллериста, туго забившего снаряд в пушку. Так же четко очерчен и образ молодого парня, не принимавшего участия в этой народной битве. Он расспрашивает солдата, участника боя, обращаясь к нему не только на простонародном языке, но и с типично народной интонацией: «Скажи-ка, дядя…» И на таком же языке, ярком, колоритном языке народа отвечает ему участник сражения от лица всей солдатской массы: