– Арабелла, что с тобой произошло, пока ты была в плену?

Она пожала плечами, прижимаясь к нему:

– Все уже хорошо, Питер, – сейчас, когда я свободна, и ты рядом.

Но сама она не была в этом так уверена. Несмотря на радость встречи и то, что ее чувства к мужу не изменились, странная неловкость сковывала ее, и Арабелла не понимала причину. Ей казалось, что между ней и Питером словно тянуло едва уловимым холодным сквозняком.

«Все дело в том злосчастном поцелуе. Нехорошо скрывать это от Питера, и он же еще не знает про память. Хотя это и не извиняет меня».

Блад также ощущал возникшее напряжение и, подстегиваемый еще и ревностью, был намерен безотлагательно все выяснить.

– Все-таки что-то произошло. Ты изменилась и не выглядишь здоровой. Ты же знаешь, что со мной можешь быть откровенна – не только как с мужем, но и как с врачом. С тобой плохо обращались? Держали взаперти? – он настойчиво расспрашивал жену, с тревогой глядя на нее.

– Да нет же! Все было иначе.

– И как же все было? – спросил Блад, хмурясь еще сильнее. – Чертов испанец угрожал тебе? Или, может быть… принудил к чему-либо?

Слова объяснения так и не прозвучали. Подозрение, вдруг появившееся во взгляде Питера, вызвало у Арабеллы протест, и гордость будто запечатала ей уста.

«Он допрашивает меня?!»

Арабелла вспыхнула от возмущения и высвободилась из его объятий:

– Дон Мигель не был ни чрезмерно жесток, ни груб. Я могла свободно выходить на палубу. И обращение со мной было… достойным.

– Вот как? Ты защищаешь его?

– Я стараюсь быть справедливой: на корабле де Эспиносы я не подверглась никаким унижениям.

– А я сожалею, что не прикончил его на месте и надеюсь, что его душу все-таки заполучил дьявол!

– Как ты можешь сожалеть о милосердии? – воскликнула Арабелла.

Лицо Питера стало замкнутым.

– По-видимому, милосердие не моя стезя. Зато у тебя, моя дорогая, его с избытком хватит на двоих.

– И я не вижу в том никакого греха! – вскинула голову Арабелла, твердо встречая пронзительный взгляд синих глаз мужа.