Товарищи Огнежки, они представились почти в один голос — имен их Ермаков не разобрал. Взглянув на накрытый стол, за который сегодня присаживаться ему было недосуг. И все же наметанный глаз засек: водки на столе не было. Одна бутылка Цинандали. На всю братию?!
«Интеллигенция гуляет…» мелькнуло весело. И тут заметил с дальнем углу стола Игоря Ивановича.
Мелькнуло ревниво: «Тут ему и место, университетчику».
Игорь Иванович, — весело прорычал он. Рад вас видеть в семейном кругу. Разрешите один бестактный вопрос. Заметил своим хитрым глазом, Огнежка прорабов в гости не приглашает. Чаще музыкантов. Пианистов и флейтистов. Значит, вас приравняли к дудочнику.
— Нет, Сергей Сергеевич, я тут прохожу, как Маркс и Энгельс.
Огнежка произнесла нынче спич в мою честь. Начала со слов. «Твои идеи народовластия…» Вот так! Прошу любить и жаловать.
Ермаков и Акопян захохотали, поздравили Некрасова с народным признанием…
Ермаков был несколько задет тем, что тонная Огнежка назвала Некрасова «на ты». Настолько сдружились?
Ашот Акопян тянул Ермакова за руку в кабинет. Работать. К кульману. «Кальки чертежей готовы». Ермаков отбивался. Ему почему-то захотелось пусть ненадолго, но задержаться.
Серые глаза Некрасова вежливо улыбались Огнежке. Но выпяченные мальчишеские губы, как уж не раз замечал Ермаков, были откровеннее глаз — они приоткрылись от удивления.
Из-за шутливого «ты»?
Парень явно был взволнован. Но, видно, не только тем, что рядом была дерзкая и остроумная Огнежка, неожиданно позвавшая его на свой «мальчишник». Ермаков проследил направление его взгляда, шарящего по стенам… А, вот в чем дело? — понял успокоенно.
Все в этой комнате было пронизано памятью о Серго. Большой, по грудь, портрет Серго Орджоникидзе, написанный маслом, был водружен в простенке между широкими окнами. Маленький, из красной меди, бюст стоял на пианино. На бюст падало закатное солнце, и голова Серго на черном и лаке пианино пламенела.
Игорь Иванович спросил вполголоса Ермакова не столько голосом, сколько взглядом. — Отчего так?
— Допей свой наперсток, все станет ясно.
Ермаков попросил Огнежку принести ему семейный альбом Акопянов с потускневшими от времени вензелями на обтянутой черным бархатом обложке. Он разглядывал его не однажды. Альбом был старинный, передавался из поколения в поколение. Открывался портретом старухи с гордым профилем на дагерротипе. Ермаков пояснил, что это внучка казненного Екатериной II польского повстанца, известная революционерка.
— Огнежка, насколько мне известно, дали имя в честь нее — Агнешка. Правильно, Огнежка?
Игорь принялся быстро листать альбом. На нескольких фотографиях Серго был снят рядом с Акопяном. На одной — Серго что-то говорил Акопяну из глубины «Эмки». На другой — Акопян показывал Серго новый фабричный корпус со стенами из стекла.
Ермаков рассеянно сунул свой пустой наперсток в карман, что было тут же замечено веселящимися гостями, что Ермакова не смутило.
— Воровство — это моя фамильная черта, шутливо ответствовал он, призвав в свидетели хозяина дома.. — Вот Акопяна, кстати, я тоже украл…У Хрущева.