– Благодарю вас, Кирилл Афанасьевич. Товарищ Сталин просил меня как можно быстрее ознакомиться с положением дел на вашем фронте. Благодаря материалам, полученным мною в Генеральном штабе, обстановка в общих чертах мне ясна и понятна, однако хотелось бы уточнить её непосредственно на месте.

Рокоссовский говорил прямо и открыто, искренне считая, что бумаги бумагами, а для получения всесторонней картины положения на фронте посещение передовой необходимо. Это было для Константина Константиновича непреложной аксиомой, но именно это стремление генерала узнать правду из первых рук моментально насторожило Мерецкова.

«Этот ещё похлеще Власова будет. Сразу бросился раскапывать все наши ошибки и недочеты, прикрывшись статусом представителя Ставки. Недаром Мехлис на него Запорожцу такое хвалебное письмо прислал. Чует мое сердце, хлебнем мы с ним неприятностей», – подумал про себя комфронта, стараясь при этом сохранить невозмутимость на лице.

– Что, даже обедать не станете? – обиженным голосом добропорядочного хозяина спросил Мерецков. – У нас все готово для дорогих гостей.

Константин Константинович не был большим любителем застолья в военное время, ставя во главу угла выполнение порученного ему дела. Однако долгая дорога и усталый вид адъютанта полковника Максименко заставили его принять предложение Мерецкого.

Обед, которым комфронта угостил своих гостей, по временным параметрам можно было смело отнести к обеду по-английски, ибо на дворе стоял поздний вечер. Знаменитые белые ночи хотя уже подходили к своему концу, ещё давали стойкий серый полумрак, и Рокоссовского подмывало немедленно отправиться на передовую, но генерал не стал лезть в бутылку. Отдав должное повару командующего, он пригласил начштаба Стельмаха на беседу для уточнения обстановки.

Столь необычное желание гостя не вызвало у начальника штаба фронта особой радости. Он, так же как и командующий, считал, что присланный из Москвы «варяг» будет усиленно выискивать недостатки в его работе.

Нехорошие предчувствия Григория Давыдовича оправдались с первых минут разговора. Развернув карту Синявинского выступа и увидев на ней обозначение 26-го армейского корпуса вермахта, Рокоссовский попросил Стельмаха назвать командира корпуса, рассказать все, что известно о его боевом пути и командирских способностях, а также перечислить воинские соединения корпуса.

Столь, казалось бы, простой вопрос сильно озадачил начштаба фронта. Начальника корпуса генерала от артиллерии Альберта Вординга после яростного перебирания бумаг он назвал, а вот что-нибудь, характеризующее его как командира, сказать не смог, к удивлению Рокоссовского.

– Как же так, товарищ Стельмах? Вы воюете с Вордингом с января этого года, а ничего не знаете о нем как о командире. О его сильных и слабых сторонах, предпочтениях и предубеждениях при ведении боевых действий. Он что для вас – «Железная маска»?

– У нас, товарищ Рокоссовский, к сожалению, нет разведчика в штабе врага, который мог бы нас подробно информировать о послужном списке командующего немецким корпусом, – с откровенной обидой ответил начштаба, чем вызвал у Рокоссовского откровенное недоумение. Ему очень хотелось сказать, что для того, чтобы ответить на поставленные им вопросы, совсем не нужен агент в ближнем окружении врага. Достаточно проанализировать его действия по срыву Любанской наступательной операции. Но врожденный такт и сдержанность не позволили Константину Константиновичу это произнести.

– Хорошо, назовите боевые соединения противостоящего вам корпуса. Количество входящих в него дивизий? Их численный состав, кто ими командует, имеются ли в нем моторизированные соединения? – зашел к делу с другого конца Рокоссовский, но вновь ответ начштаба был далек от того, что он хотел услышать. С большим скрипом Стельмах назвал три пехотные дивизии, что, по данным разведки, входили в состав корпуса, но имена их командиров были неизвестны. Равно как и наличие в корпусе моторизованных соединений противника.

– Как давно проводилась разведка на участке 227-й пехотной дивизии противника? Неужели взятые в плен «языки» не назвали своего командира дивизии? – продолжал забрасывать вопросами начштаба Рокоссовский.

– Затрудняюсь сказать точно, товарищ Рокоссовский. Примерно недели три-четыре назад, где-то так, – выдавил из себя Стельмах.

– Но ведь это явно устаревшие данные. Собираетесь наступать, а не знаете силы противостоящего вам врага. Как давно вы были на передовой в районе предполагаемого нанесения главного удара?

– У нас для этого есть специальные офицеры, – с обиженной гордостью сказал генерал. – Они собирают нужные сведения, в случае необходимости назначают и проводят дополнительные разведывательные действия и докладывают мне и командующему.

– Все ясно… – вздохнул Рокоссовский, уже успевший оценить результативность подобных действий. Если офицеры были толковыми людьми, толк от их докладов был, он спасал множество человеческих жизней. А если офицеры в лучшем случаи были только хорошими исполнителями, тогда просто беда.

– Состояние разведки фронта меня полностью не устраивает. Для исправления ситуации необходимо провести срочный поиск «языков». Срок исполнения – недел, максимум полторы. Также необходимо подключить к разведке авиацию и обязательно установить на самолетах фотокамеры. Доклады летчиков – это хорошо, но необходимы конкретные подтверждения их слов. Все понятно?

– Так точно, – хмуро произнес Стельмах, записывая в блокнот распоряжения представителя Ставки.

– Вот и хорошо, а теперь давайте пробежимся по тем силам, что у вас есть… – предложил Рокоссовский, и тут дело пошло веселее. В отличие от сил противника, Стельмах хорошо знал свои собственные и отвечал на поставленные перед ним вопросы почти без запинки.