Арванд развел руками, почтительно глядя в лицо короля.
— Я не могу пребывать в неведении, — снова заговорил король, и Арванд безошибочно уловил в его голосе сдерживаемое раздражение. — Где обещанные тобою сведения? Мне нужны точные сведения о том, что происходит в Италии!
— Немного терпения, повелитель! И я обещаю, ты будешь знать обо всем, что происходит от Родана до берегов Тибра.
— Мне этого мало.
— Я понимаю. Однако, все о чем твердит молва, тебе уже известно. Пока это лишь слухи, но не сегодня-завтра мы будем знать точно. И если слух подтвердится…
— Что тогда?
— Тогда… — улыбнулся Арванд. — Ты еще не забыл, кто принес нам победу при Деоле, где мы разбили Риотама?
— Такое не забывается.
— Так вот, этот мой человек уже действует. Какая бы армия ни шла сюда из Италии, ее ждет тот же конец.
— Ты так уверен в своих людях?
— О, отнюдь не во всех! Но тут я не сомневаюсь. Такие люди рождаются раз в сотню лет, и я рад, что тот о ком мы говорим на нашей стороне.
— Что ж… У каждого своя война. Мы воюем мечом, они — кинжалом и словом. И пусть каждый делает свое дело.
Король поднял голову. В этот момент где-то в городе полыхнуло пламя, озарив его лицо алой вспышкой.
— Трубите сигнал! — громко сказал он. — Идем на Арелат!
Закат был красив. Солнце садилось за близкие Альпы, слепя глаза едущих на запад путников, и прямо над горной цепью трепетало красное марево. Италия осталась позади, вокруг раскинулись земли Нарбоннской Галлии.
В здешних селениях, которые они миновали по пути, царило полное спокойствие. Местные крестьяне то ли не знали, то ли делали вид, что не знают о происходящих вокруг событиях, вполне удовлетворенные жизнью и собственными мелкими новостями. Когда небольшой отряд изредка останавливался в придорожных тавернах, чтобы дать отдохнуть лошадям, промочить горло и подкрепиться, местный люд посматривал на них с опаской, не решаясь приблизиться. Фульциний, привыкший к неуемному любопытству провинциалов, вначале удивлялся этому, но потом решил, что их пугают мечи и за милю заметная солдатская выправка его спутников. Впрочем, крестьяне выглядели настолько пришибленными и вместе с тем подозрительными, что им, верно, хватило бы одной «добродушной» рожи Петрея.
Из нескольких слов, случайно услышанных в тавернах, он сделал вывод, что войско Гундобада прошло здесь, следуя к Риму, и оставило о себе недобрую память. Местные надеялись, что бургунды останутся в Италии или, по крайней мере, не станут возвращаться обратно той же дорогой. Что ж, мечты здешнего народа сбылись, пусть и совсем не так, как они себе представляли.
Два часа назад они миновали сонный Эбуродун, обогнув его стороной, и теперь спускались по горной дороге, окруженной густыми зарослями лавровых лесов. Венанций и Феликс продолжали начатый еще за обедом спор о «божественных сущностях». С некоторых пор они стали часто беседовать на религиозные темы. Фульциний вначале пытался прислушиваться к их разговорам, но очень быстро бросил это бесполезное дело, поймав себя на том, что не понимает ни слова из их рассуждений. Это его немного печалило, но лишь по одной причине — в отличье от него, Ливия внимательно слушала спорщиков и частенько сама горячо присоединялась к их разговору. Тогда в его палатке девушка говорила, что хочет вернуться к вере отцов, отвергнув их иудейского бога, и вот теперь она всячески подчеркивала это. Как ни странно, святого отца это совсем не печалило, либо он умело скрывал свои чувства. Во всяком случае, с Ливией и Венанцием он говорил, как умудренный опытом старец говорит с чересчур увлекшимися детьми, пытающимися оспаривать очевидные истины. Феликс держался терпеливо и чуть насмешливо, тогда как Венанций напротив часто горячился, несколько раз даже сорвавшись на крик.
После той ночи, когда Петрей внезапно разговорился, Фульцинию стало казаться, что Ливия избегает его. Нет, она не скрывалась специально, — да и как можно скрыться когда путешествуешь вместе! — но все попытки поговорить с ней заканчивались тем, что они перебрасывались несколькими ничего не значащими словами, после чего оба умолкали, не зная, что сказать еще. Тот миг близости, возникшей между ними в походной палатке и так некстати прерванный появлением Венанция, больше не возвращался, так что уже начинал казаться сном и никогда не бывшей действительностью. С Венанцием разговоры тоже не клеились, хотя он держал себя по-прежнему дружелюбно, Фульциний помимо воли чувствовал к нему сильное предубеждение. Он никогда не признался бы в этом даже самому себе, но мысленно сравнивая себя с ним, понимал, что не выдерживает никакого сравнения с блестящим патрицием. Иногда он думал, что Феликс специально свел вместе Ливию и Венанция, чтобы она и думать забыла о «простом солдате».
Петрей больше не откровенничал с ним, вернувшись к своей всегдашней замкнутости. Оставался еще Сальвий, но то ли на него действовало непривычное общество патрициев, то ли суровый взгляд Петрея, то ли еще что, а только он изменил обычной веселости, полностью отдавшись хозяйственным делам.