Наконец урок закончился, и ученики шумной гурьбой выбежали в просторный вестибул, у каждого в руках была сумка со школьными принадлежностями. На шее у всех учеников висела булла, маленький круглый футлярчик на тонкой цепочке, в нем хранился амулет от порчи и сглаза. Римляне были очень суеверны, поэтому такие амулеты-обереги их дети были обязаны носить до совершеннолетия. Когда юноша надевал мужскую тогу, а девушка собиралась замуж, булла снималась с шеи и посвящалась домашним ларам. У детей бедноты буллы были чаще всего из кожи, у детей знати – из серебра или золота.

У Квинта, к примеру, булла была золотая, с выбитыми на ней инициалами владельца и изображением голубя.

Выйдя с Квинтом из школы на улицу, я сразу задал ему обычный вопрос:

– Как успехи?

Квинт вяло махнул рукой и слегка наморщил нос, это означало, что успехи в учебе у него не ахти.

– Хорошо, хоть сегодня меня не угостили розгами, – признался мне Квинт тоном заговорщика. – Я не выучил отрывок из «Илиады» Гомера. Учитель строго-настрого велел мне обязательно выучить его к следующему уроку. Поэтому, Авл, нынче вечером мне будет не до игр.

– Как часто учитель и его помощник наказывают учеников розгами? – поинтересовался я. – И кого бьют чаще: детей плебеев или детей патрициев?

– Вообще-то и дня не проходит, чтобы в школе не били кого-нибудь из учеников, – ответил Квинт, шагая по улице и держась за мою руку. – Знатность или незнатность родителей значения не имеют. Учеников бьют за плохое поведение на уроке, за дерзость, за лень, за невыполненное домашнее задание. За мелкие проступки учитель обычно бьет ученика по рукам тонкой тростью, с которой он никогда не расстается. Дома по синякам на руках отец ученика сразу поймет, что тот сегодня был нерадив в школе. Розгами секут тех учеников, кто грубит учителю или постоянно ленится. За вранье могут и ремнем отхлестать, а это намного больнее.

– Что, и тебе перепадало ремнем от учителя? – спросил я, заглянув Квинту в глаза.

– Было один раз, – кивнул Квинт с печальным вздохом.

– И что сказал на это твой отец? – допытывался я.

– Отец отругал меня и пригрозил еще более суровым наказанием, если я еще раз приду из школы со следами ремня на спине, – неохотно ответил Квинт.

– Неужели учителям всегда сходят с рук любые избиения учеников? – удивился я. – Все учителя – люди безродные, но им позволено сечь розгами и ремнем не только детей плебеев, но и сыновей сенаторов! Как допускается такое?!

Квинт пожал плечами. Было видно, что он не задумывался над этим.

– Так всегда было, – помедлив, сказал Квинт. – Моему отцу тоже крепко доставалось от школьного учителя, он сам признавался мне. И моего брата Публия тоже в школе секли розгами, когда он ругался непристойными словами и рисовал на стенах голых мужчин и женщин, лежащих вместе.

– Неужели нет таких учеников, которых никогда не бьют в школе? – спросил я.

– Есть, – ответил Квинт. – В нашей группе самый послушный и прилежный ученик – это Гай Октавиан. Его никогда не наказывают. Учитель всегда ставит Октавиана в пример остальным ученикам.

Меня вдруг охватило волнение.

– Послушай, Квинт, – проговорил я, чуть замедлив шаг, – мать этого Октавиана, случаем, не Аттия из рода Юлиев?

– Да, она самая, – сказал Квинт, задрав голову и разглядывая облака в небесах.