«Что их заставило свернуть с пути и отправиться на Шаманиху? Они хотели опередить меня, боролись за первенство?» — раздумывал я, когда месяц спустя узнал о гибели Фаи и остальных.

Мой компас был ни при чем, и все же сердце кровоточило. Душевный покой, которым я так гордился всегда, испарился. Забросив рюкзак в чулан, я больше не брал его в руки. Хватит походов, я отходил свое!

Я полюбил стихи. Чеканные строки Блока, обжигающие жаркой глубиной, мудрая проникновенность Тютчева, мятущаяся тоска Есенина, скорбные «Диалоги и мысли» Леопарди стали моими спутниками. Я разлюбил свою специальность — зачем мне радио и зачем я ему? А «кем быть»? И кому я — «зачем»? «Пойду в университет, — решил я. — Там можно сдавать экзамены экстерном». Это несколько отвлекло от дум, от стихов, от копания в себе. За два года я сдал все-курсовые экзамены, осталась лишь дипломная работа. Будущим летом в мире должен был прибавиться еще один историк. Душевная смута как будто улеглась, но принимать яд воспоминаний я все же не решался.

Дело было за темой диплома. Я не очень раздумывал над нею. Что дадут. Дали «Коллективизацию сельского хозяйства у северных народностей Урала». Я безропотно согласился: чем эта тема лучше или хуже других? Мне не хотелось быть лучше других, прежде-других… Мне вообще ничего не хотелось, и я злорадно твердил себе перед сном: «Ложись спать, неудавшаяся сильная личность! Завтра будет то же, что и сегодня, — серый день без солнца, но и без грозы. Ты этого хотел, Жорж Данден!»

Кажется, примерно это же я твердил себе, когда в тот неяркий весенний день шел по скверику к своей любимой скамье под акациями, чтобы в тишине и покое рассмотреть данные мне руководителем диплома материалы. Коллективизация малых народностей ждала своего историка. Что ж, она получит такового.

Но на моей лавочке сидел человек. Приглядевшись, я увидел, что это не человек. Это — Нутик. Долго же мы не виделись. Может быть, он все же скоро уйдет, этот слизняк? Я остановился на расстоянии нескольких шагов.

Меняла что-то читал. Нет, конечно, только просматривал: изящная, а тем более научная литература — не его призвание. Ну да, это тетрадь, а не книга. В серой парусиновой корочке с тесемочками, как у канцелярской папки. Зачем ему такая?.. Ага! Он хранит в ней деньги… Тогда зачем же перекладывает их в карман, завернув предварительно в клочок бумаги, взятый из тетради? Сама тетрадь летит в газон. В руках остается тоненькая, в голубой бумажной обложке. Он беспокойно оглядывается. Видит меня. Смывается, сунув тетрадку за пазуху. Ползи, слизняк! Ползи, пока тебя кто-нибудь не раздавит. Как тебя держит земля?!

Я сел на лавочку и хотел было приняться за чтение, но что-то не давало мне покоя. Что? Ах да, тетрадь в газоне. Нужно ли ее поднять? Пожалуй, можно. Я нашел ее в траве и начал просматривать.

Кем-то собран обширный материал о Золотой Бабе. И обстоятельно обмозгован. Есть интересные мысли. Это могло бы даже стать темой диплома. Нет, не моего, конечно!.. А чьего?

На обороте обложки я нашел имя автора записок: Тимофей Лебедев. Да… тетради, видно, как и книги, имеют свою судьбу.

Я знал его только заочно. Но как опытного и смелого туриста. Знал и то, что он не любил меня. Тоже заочно. Это его дело. Я же не питал к нему ни любви, ни ненависти. Мы были разные люди — вот и все. Но я уважал его. А он меня нет. Впоследствии я узнал, что чуть было не встретился с ним — тогда, у Шаманихи.

И вот его тетрадь у меня. Что с ней делать?

Я снова полистал ее.

«… Кстати, о «родственницах» Золотой Бабы. Если верить всем исследователям, то их у нее великое множество. Тут и Иомала (Юмала) древних скандинавских саг, и древне-славянская богиня Сива, и вогульская Куальтысь-Сан-торум, и зырянская Зарни-Ань, и древнеиндийское божество подземного мира Иома, и пермяцкая Кылдысин, и тибетская (и китайская тоже) богиня бессмертия Гуань-ин, и древнегреческая Артемида, и фригийская Кибела, и скифские «Каменные бабы»… Отталкиваясь от наружного сходства (по описаниям), зачисляли в родственники даже Будду.

Конечно, она похожа на многих, но…

Когда читал эти изыскания, меня не оставляла одна мысль. Вернее — цепочка мыслей…»

Любопытно, что это за мысли… Я и сам незаметно втянулся в логический поиск.

«… Что же все-таки известно о Золотой Бабе достоверного? А, пожалуй, ничего. Что идол существовал и существует? — Никто не взялся бы утверждать это. Да и был ли идол один или было несколько — все это неизвестно… Что он был золотым? А может быть, эти только имя идола — ведь никаких подтверждающих деталей никем не приводилось. Обо всем остальном нечего и говорить, все это еще более противоречиво и неясно…»

Вернувшись домой, я снова набросился на тетрадь. Да, это увлекательно! Но где же начало? В нем должен быть свод исторических сведений о Золотой Бабе, Тексты Меховского, Герберштейна, Гваньини и других. Интересно было бы познакомиться… А не работал ли кто-нибудь еще над этой темой? Схватив клочок бумаги, я наспех набросал небольшое письмо в музей. Для убедительности добавил что-то о туризме и антирелигиозной пропаганде. Потом, выяснив в справочном телефон Менялы, я записал его, кажется, на том же письме и позвонил ему, чтобы выяснить, откуда он добыл тетрадь. Оказалось, что этот телефон уже давно принадлежит кому-то другому. Я побежал опустить письмо. Только бросив его в ящик, вспомнил, что не подписал его и не указал адреса. Там стоял лишь номер телефона, который я не успел стереть. Неважно — приду сам!

Но не пришел. Наутро интерес к Золотой Бабе пропал. Воспоминания о Шаманихе и трагической гибели. ребят снова повергли меня в хандру.