Роджер Брескин.

Франц Фишер.

Джордж Лин.

Клод Жобер.

Пит Джонсон.

Пятерка подозреваемых. Все — насколько может судить Гунвальд — славные мужики. Конечно, с кем-то сойтись полегче, кто-то дружелюбнее, еще кто-то позамкнутее. Но все эти люди отличались куда большей сообразительностью и уравновешенностью по сравнению с рядовым прохожим; им приходилось быть такими, иначе нельзя было и мечтать о продвижении по службе в Арктике или Антарктике, где надо ревностно выполнять такие ответственные и трудные задания и влачить настолько тяжкое бремя, что все, не умеющие полагаться на себя, все ненадежные и не умеющие владеть собой быстро выпадали из списка претендующих на карьеру полярника. Ни один из пятерых не производил впечатления очевиднейшего кандидата на роль убийцы-психопата, даже Джордж Лин, который если и смутил своим поведением кого-то, то лишь в самое последнее время и в этой, последней на его счету, экспедиции, а он участвовал прежде во многих полярных проектах и пользовался уважением — карьера его была долгой и честной.

Гунвальд решил начать с Роджера Брескина, просто потому, что шкафчик Роджера был первым по порядку. Все полки пустовали, кроме самой верхней, где лежала коробка из-под визитных карточек. Гунвальд вытащил эту шкатулку и поставил ее перед собой, между ног.

Как он и рассчитывал, канадец путешествовал налегке. В коробке было всего четыре предмета. Обтянутая прозрачным пластиком цветная, большая — двадцать на двадцать пять — фотография матери Роджера: победоносно улыбающаяся дама с мощными челюстями, седые волосы в завитках, очки в черной оправе. Серебряная щетка-расческа: серебро потускнело. Четки. Папка-скоросшиватель с фотографиями и вырезками из газет — все о непрофессиональном штангисте-тяжеловесе Роджере Брескине.

Гунвальд оставил все это добро на полу и переместил деревянную корзину на полметра левее. Теперь он сидел перед сейфом Фишера.

Подлодка опять ушла под воду, но совсем не глубоко, держась близ поверхности, так, что ее перископы выглядывали из воды. Субмарина зависла не двигаясь на предполагаемом пути перемещения айсберга.

На платформе бронированной башенки в рубке управления у перископа стоял Никита Горов. Он вглядывался в окуляр, ухватившись вытянутыми руками за горизонтальные рукоятки основания, которые моряки называли «ушами». Хотя смотровое окошко перископа и находилось на высоте около двух с половиной метров над уровнем моря, все же волны то и дело вздымались на такую высоту, что ничего не было видно. Правда, когда перископ не заливало водой, через него хорошо наблюдалось ночное море, освещенное слабым призрачным светом парящих в небе четырех осветительных ракет.

Айсберг уже начал наезжать на курс подлодки, если считать от ее носа. Сейчас он находился примерно на двести семьдесят метров к северу. Поблескивающая белая гора резко проступала на фоне черных моря и неба.

Рядом с капитаном стоял Жуков. На голове его были наушники — он переговаривался с мичманом в торпедном отсеке на носу судна. Жуков скомандовал:

— Установку номер один привести в состояние готовности.

Справа от Горова молодой матрос следил за сигнализацией на резервном сигнальном борту, расцвеченном светящимися зелеными и красными индикаторами, сигнализировавшими о состоянии люков, задвижек и прочего оборудования. Когда Жуков, получив сообщение из торпедной, объявил о том, что шлюз задраен, дозорный, наблюдавший за сигнализацией, подтвердил:

— Зеленый и контроль.

— Отсек заполнен водой.

Наблюдавший за сигнализацией матрос сказал:

— Индикация затопления.

— Люк над дулом открыт.