Мельком глянув на экран, он поднял глаза на девушку и произнес:
— 8547. Буду ждать твоего возвращения.
Диана пулей сорвалась с места, на ходу крикнув “спасибопрощайте” и, покинув бар, побежала через дорогу, чуть не сбив с ног какую-то девицу спешащую к бордовой двери, поправляя помаду в уголках губ.
Ночь становилась глубокой, и сквозь затянутое тучами небо не просачивался даже лунный свет, делая неосвещенные вывесками и светом шоссе заколулки зияющими черными дырами.
Парень в магазине не ждал ее возвращения так скоро, и поэтому чуть не подпрыгнул на кресле, когда она ураганом ворвалась внутрь и подлетела к холодильнику. Дрожащими от голода руками девушка набрала четырехзначный код, который мысленно повторяла всю дорогу до магазина, чтобы не забыть.
Под крышкой оказалось четыре одинаковых пакета из плотного полиэтилена с носиком. Холодный воздух с паром вырвался наружу, окутав ее тонкие пальцы. Рывком сорвав уголок, она присосалась к первому же пакету и почувствовала как безумие, накатывающее волнами на ее тонущее в зверином голоде сознание, отступает. Захлопнув крышку холодильника, она в считанные секунды осушила пакет, даже не поняв его вкуса. Руки перестали трястись, кожа на щеках заиграла румянцем, и в то же время под коленом она ощутила слабое покалывание.
Во рту с легким аллюминиевым жжением скопилась бордовая слюна. Диана не могла бы сказать, что напиток ей понравился, но она бы однозначно выпила еще.
Повернулась к ошеломленно стоящему за кассой парню, который со звоночком открыл кассу, Диана внезапно приоткрыла рот с багровой пенкой на нижней губе и прошептала:
— Блять…
Ноги сами пришли в движение. Стремглав бросившись на улицу, она бежала до дома, не останавливаясь. В голове у нее эхом звенело: “А деньги!” голосом паренька, выскочившего из-за прилавка. Стыд затопил ее до самых ушей, и она стремилась скорее спрятаться назад в свой ящик и никогда больше не выходить наружу.
На подоконнике приоткрытого окна сидела кошка, а в комнате ее ждал отец. С легкостью вскочив на подоконник, она обняла дремлющего возле ее кровати папу, и пробормотала:
— Пап. Это я.
Седых волос за неделю у него прибавилось, а глаза впали, роняя тень на щеки покрытые мелкой сеткой морщин. Она и не знала, что у него морщины такие глубокие. Отец обнял дочь, непривычно дотронувшись до холодной кожи, и положил ключ от комнаты на подушку.
— Как себя чувствуешь? — Спросил он сквозь дрему, уже собираясь пойти в свою комнату, ни слова не говоря о том, что любимая дочь среди ночи убежала через окно, никого не предупредив. — Что-то болит?
— Нет. Я как будто я. И не я одновременно. — Задумавшись, ответила Диана. — И звуков больше. Все стучит, стрекочет, шуршит, копошиться. К этому нужно привыкнуть.
Отец кивнул ей в дверях и вышел полусонно, прошаркав ногами по коридору, а она так и застыла, сидя на своем ящике, с невысказанной просьбой о деньгах на губах. Отец работал как проклятый, и она, глядя на то, как сильно он постарел, не хотела сводить всё к деньгам. Это означало менять его жизнь на её, и она не могла так поступить.
На мгновение ей даже пришла в голову фантазия о том, что отец ее испугался, что теперь он станет избегать свою мертвую дочь.
Немного посидев еще в одиночестве, накручивая себя мыслями о том, что исчезни она, всем бы стало только легче, Диана выбралась из комнаты и пошла искать ванную. Ощущения от воды она теперь испытывала иначе. Тепло или холод не доставляли ей дискомфорт, и она просто стояла, глядя в одну точку, под душем, не настраивая полчаса краники словно ювелир. Смыв грязь с волос, она запахнулась в большое пушистое полотенце, которое немного свалялось в чемодане, и прокралась по этажу в свою комнату.
Закрыв дверь и стянув мокрое полотенце, она открыла дверцу шкафа, внутри которой ютилось небольшое зеркало. Точно так же она смотрела на себя дома в день, когда родители сообщили ей о возможности, избавиться от болезни раз и навсегда. Тогда она стояла у большого зеркала в пол, сжимая в руке карандаш, и ей казалось, что она сможет стерпеть всё ради это возмоности.
Рассматривая свое обнаженное тело, Диана только сейчас заметила, как похудела за последние две недели. Мышцы живота и бедер, которые появились у нее за курс физиотерапии после установки трубки, почти сошли на нет, и по бокам были видны костяшки таза. В темноте она видела великолепно каждый волосок на коже, каждую родинку на груди и словно чувствовала кожей весь окружающий мир. Пылинки касались ее волос, а под босыми ступнями лежали волосок и несколько острых песчинок. Она ощущала аромат шампуня, которым воспользовалась и даже кондиционера для белья, с которым неделю назад стирала белье, лежавшее в чемодане. Ощущения затапливали мозг, собираясь в картинки и образы, воспоминания. И почти все они были о солнце. Она думала ей будет не хватать любимой еды? К черту это! Ей не хватало солнечного света.