По дороге Хельги купил себе рабыню.

Славянка родом, она боялась его отчаянно. Был ли он с нею ласков, этого никто не знал. Правда, все видели дорогие застёжки, которые он ей подарил. Она редко отходила далеко от его палатки. Хельги звал её Крака, то есть Ворона. Её настоящего имени он скорее всего не знал.

– Мне некогда было разглядывать твою девчонку, – сказал ему Халльгрим. – Однако я слыхал, будто она похожа лицом на конунгову жену. И будто именно за это ты её купил!

Он сказал истинную правду, и Хельги немедленно ощетинился:

– Мне нет дела до жён Торлейва конунга, а ему до моих!

– Дело твоё, – пожал плечами Халльгрим. – Но только я на твоём месте был бы больше склонен думать о том, что ему понравится, а что нет.

Хельги на это ответил, что ему было всё равно.

– Если меня убьют, конунг волен вспоминать либо мою секиру, либо мою Краку, это уж как ему будет угодно!

Его слова наверняка достигли ушей князя и наверняка ему не понравились.

Но Чурила умел держать досаду при себе. Впрочем, этим двоим всегда было уютнее порознь, чем вместе…

Опытный Кубрат хорошо знал: рать нападающая всегда теряет больше той, что стоит в обороне. И потому, хоть и велико было искушение первому налететь на хазар, он ему не поддался. Отсюда он двинется, только если Мохо не решится ударить его прямо в чело!

Ибо у Кубрата не было наёмного войска, чья гибель никогда особенно не печалит. Были лишь те, кого он называл – мои братья…

А недруг подошёл уже совсем близко.

И случилось так, что Сигурду сыну Олава выпало узнать об этом раньше других. Вечно с ним, с Сигурдом, что-то приключалось!

Всего-то пошёл перед сном выкупаться в реке, подёрнутой парным, тёплым туманом… И едва потянул через голову рубашку, как сквозь эту рубашку чужие жилистые руки сдавили ему горло, да так, что и крикнуть не сумел. Задыхаясь, он попытался отбиться, но куда… разлилась перед глазами, затопила густая чёрная тьма.

Очнулся Сигурд от боли. Приложили к голому плечу горячую головню!.. Очнулся, но ничего не увидел. На голове плотно сидел душный матерчатый мешок. Только услышал голоса да ещё смех, обидный смех. Рванулся – и заскрипел зубами, ощутив на руках и ногах крепкие путы.

…Потом его долго везли куда-то, бросив, как тюк, поперёк седла. Солнце палило немилосердно. Конский пот разъедал беззащитное тело, роями садились кусачие твари… Вскоре для Сигурда уже не существовало ни бегства, ни смерти, ни даже сознания беды, в которую попал. Время остановилось: только мерные шаги коня, да толчки кровавого тумана в глазах, да приступ за приступом мучительной дурноты…

Он так и не мог потом ответить, день или десять дней длился этот путь.

Однако в конце концов Сигурду развязали ноги, сняли мешок и даже облили водой. Настоящей, прохладной, свежей водой.

Сознание понемногу прояснилось…