– Нет, Васёк, – возразил Сыроедов, – не так. Чтобы показать, кто круче, уже давно придумали мерило под названием спорт. А чтобы целые страны утихомирить, для этого организуют олимпийские игры и прочие чемпионаты мира.
– И что? Разве меньше стали воевать? Как были войны, так и остались. Как нападало одно государство на другое, так и нападает.
– Да, войн меньше не стало. Но их природа сменилась. Раньше за территорию дрались, а сейчас за нефть, – ответил Борька. – Хотя, я могу ошибаться. Политика сложная тема и, к счастью, не моя. Но зато я точно не ошибаюсь, говоря, что из Москвы ехать за Полярный круг убивать животных можно только ради личного удовлетворения, а не ради крутизны.
– Ладно, соглашусь с тобой, – сказал я. – Мне очень интересен процесс. Но в своё оправдание хочу отметить, что не стараюсь как можно больше настрелять. Ты и сам это знаешь. Мне ж главное прочувствовать тот адреналин, когда они налетают прямо на тебя. А потом, потом… – я сделал паузу, подбирая нужные слова, чтобы описать волнительный восторг.
– А потом бабах и труп, – закончил за меня Сыроедов.
– Вот вечно ты обломишь всё вдохновение. Но, в конечном итоге, вынужден признаться, ты прав, – согласился я.
Борька торжествующе улыбнулся:
– Вот поэтому я всё ещё и езжу с тобой на эти охоты. Ты не безнадежен. Верю, как и я, когда-нибудь охладеешь.
Я представил себя сидящим в засаде. Представил, как на меня летят гуси и утки. Вот они ближе, вот они делают круг над скрадком и даже приземляются недалеко. У меня ружьё, пора стрелять. Но стрелять нельзя, я же охладел к охоте.
– Нет! Никогда не охладею к охоте! Так и с тоски помрёшь, – заключил я.
Приятно посидеть возле костерка, в предвкушении гусиной похлебки. Вот она уже бурлит в котелке и приятно раздражает проголодавшийся желудок. С собой мы возим газовый баллон и плиту на две конфорки, но трофеи, при наличии дров, я предпочитаю готовить на костре. Люблю с дымком. Впрочем, Борька говорит, что дымом пахнуть в принципе не может, я же не жарю в дыму, а варю в котле, также, как и у себя дома на плите. Эх, ну где же романтика? Пойду-ка погляжу, что он там затеял со своими опытами.
Сыроедов стоял у того самого раскрытого чемодана. Перед ним на раскладном столике лежал подбитый утром гусь. Борька что-то сосредоточенно настраивал, сверялся с тетрадкой и опять настраивал. Меня он даже не заметил. Потом запустил небольшой генератор и подключил провод из чемоданчика. Затем навел своё устройство, похожее на пушку, на трупик гуся. И опять углубился в записи в тетради. Таким сосредоточенным я его ещё не видел.
Мне показалось, что гусь лежит некрасиво. Уж если гусь подопытный, то он должен и выглядеть как настоящий охотничий трофей. Я подошёл к столику, взял гуся, намереваясь подвернуть ему шею под крыло, как это было принято у охотников позапрошлого века. И очень удивился. Трупик гуся не был холодным, как это должно было случиться, ведь прошла уже почти половина дня. Я пощупал грудь, и мне показалось, что чувствую удары сердца. Повернул к себе голову и стал внимательно её рассматривать. Странное дело, никогда не держал в руках подранков. Нет, у меня, конечно, случались подранки, но я, отбросив все предрассудки, добивал их. По-разному добивал, чаще просто перерезал горло. И гусь не мучается, и я душевно не страдаю. Потому что если еще подождать, то непременно начнешь жалеть. А как после этого убивать? А этого мне добивать почему-то не хотелось. И смотрел я на него иначе. Каким же красавцем он мне показался! Глаза гуся были закрыты. Серые перышки переливались под лучами вдруг показавшегося солнца, черный с рыжим пятном клюв слегка приоткрыт. В моих руках гусь сомкнул клюв, и медленно открыл один глаз и пристально и, как мне показалось, с укоризной взглянул на меня. Мне стало неуютно от этого взгляда.
– Слушай, Сыроедов, а ты в курсе, что гусь живой? – чтобы как-то отвести глаза от гуся задал я вопрос другу.
Борька был занят тетрадью и не услышал. В этот момент генератор повысил обороты. Борька оторвался от тетради и только сейчас заметил меня, держащего в руках гуся.
– Извини, что ты сказал? – будто очнувшись, спросил он.
– Говорю, что гусь живой.
Глаза его наполнились ужасом. Он крикнул:
– Васька, отпусти его! Быстро!
Вспышка от прибора из чемодана ослепила меня.