— На агоре неспокойно, — сказал Агафон и опять оглянулся.
— Да и хрен с ней, с агорой, — беспечно ответил Бобров. — Что ж она так тебя пугает.
— Понимаешь, после того как вы столь убедительно побили скифов, ваша популярность в народе возросла еще сильнее. Она и раньше у вас была неслабой, а уж теперь… Между прочим, стратег, сам того не желая подлил масла в огонь, расписав при народе ваши подвиги. А у нас в городе сильно популярных не любят, нашим демократам везде мерещатся диктаторы, сатрапы и прочие тоталитаристы. А тут еще стали накручивать судовладельцы, которые имеют своих людей среди архонтов. Вы им вообще поперек горла со своими кораблями. С другой стороны, купцы, торгующие с Гераклеей и другими городами на той стороне Понта горой за вас.
— Нет, ну и что, — перебил Агафона нетерпеливый Серега. — Мы и так весь этот расклад прекрасно знаем. Ты говори, что грядет-то.
Агафон нервно облизнул губы. Бобров заметил этой крикнул:
— Эй, есть там кто-нибудь? Вина принесите и заесть.
Агафон дождался покуда принесли вина и махом осушил целый килик. Причем не разбавляя. А это говорило о немалом душевном волнении.
— А грядет вот что, — сказал он, отдувшись, и заедая благородный напиток тонким ломтиком соленой рыбы, которую умела делать только Ефимия. — Грядет, граждане, остракизм.
— Это что за зверь? — поразился Серега. — И с чем его едят?
Посмотрев на Боброва и не дождавшись ответного взгляда, Агафон вздохнул и налил себе вина сам.
— Афинское изобретение, — сказал он презрительно. — Тиранов они, видите ли, боятся. Вобщем на народном собрании устраивается тайное голосование, в сосуд бросают глиняные таблички — остраконы, на которых процарапывается нужное имя. И того, против которого проголосуют, изгоняют из города.
— Но мы же не граждане, — удивился Бобров. — Да и живем не в городе. И честно говоря, меня как-то не тянет становиться тираном в этой занюханной деревне.
— Ну и чего? — пьяно удивился Агафон, успевший принять и второй килик. — Да этим придуркам наплевать, что вы формально не граждане. Вы числитесь в хоре Херсонеса и дело у вас в городе. Ну а про ваши корабли и про рыбную ловлю все базарные нищие знают. Если же кто не знает, узнает в день голосования. Вобщем, я вас предупредил.
— Спасибо, Агафон. Ты конечно, настоящий партнер, — сказал Бобров, показывая из-за спины Сереге кулак. — А нельзя ли этот, как ты говоришь, остракизм направить на кого-нибудь другого. Ну а мы бы приняли в этом посильное денежное участие.
Вот тут-то выяснилось вдруг, что не настолько Агафон и пьян, как виделось. Он просто стал чуть менее воздержан на язык. И Бобров с Серегой услышали несколько нелицеприятных характеристик местных лоббистов, которые Агафон озвучил с непосредственностью старого солдата. Вобщем они договорились и Бобров усилия Агафона обещал оплатить. А когда грузили принявшего на радостях дополнительную дозу и от этого слегка поплывшего Агафона в повозку, Серега сладко улыбаясь, сказал ему громким шепотом:
— А еще передай этим ревнителям демократии, что ежели они будут вякать, я загружу все корабли дикими таврами и высажу их прямо в порту.
Агафон хоть и был пьян, выпучил глаза да так и уехал. А обитатели усадьбы стали ждать, во что выльется это всплеск демократии. Собрания на агоре проходили по выходным. Была пятница. Отправленное за продуктами судно, потому что повозку перестали посылать в виду ее малой вместимости, никаких слухов не привезло. На рынке все разговоры крутились вокруг победы над скифами. Превозносили стратега и заслуженно, надо сказать. Упоминались и имена владельцев поместья как соучастников, но ни в коем случае не победителей. Все это владельцев усадьбы абсолютно устраивало и Бобров решил, что они уже практически победили.
Поэтому в воскресенье они направились на агору всей немаленькой группой. Бобров решил, что сегодня все они греки, в смысле, что не стоит из толпы выделяться. Вован пытался возражать, мол, хитон ему жмет, но быстро был подавлен. Его обещали разлучить с Ефимией как раз на время обеда. Такой жестокости не вынес бы никто. Поэтому на судно, а они решили добираться по воде, взошла не толпа народа, а какое-то клубящееся белое облако, потому что хитоны на всех были радикального белого цвета. Выделялись только воины-телохранители в своих темно-зеленых, пошитых из брезента бронежилетах и зеленых же касках.
На причал порта Бобров сошел первым, перекинув через левое плечо длинный красный гиматий, достающий почти до земли и очень удачно скрывающий подсобой перевязь с коротким мечом. Женщин сегодня оставили дома под охраной Евстафия и Боброва сопровождали только мужчины: Серега, Вован, Андрей, Андрэ и еще три капитана с его кораблей. Предваряли группу двое воинов в полном боевом и двое таких же замыкали. Никто из обывателей над странным вооружением не смеялся. Все уже знали, что местное оружие эти доспехи не берет.
Группа не спеша и даже немного торжественно прошествовала на агору уже полную народа и скромно пристроилась сбоку. Правда, воины там предварительно кого-то немного разогнали, но это, нисходя к торжественности момента, мало кого волновало. Стратег со своего возвышения величественно кивнул. Бобров поприветствовал его поднятой рукой. Вот против стратега он ничего не имел, как, впрочем, и против всех остальных. Но ежели посягнули — получите. Действие равно противодействию — этот постулат никто не отменял.