ГЛАВА 3

Одетые в разной степени откровенности купальные костюмы, блестящие от масла тела лежали вокруг бассейна «Маджириано». Ленни бесцельно слонялся среди них и вспоминал бессчетные случаи, когда они с Джесс, прогуливая школу, пробирались тайком в бассейны лучших отелей города. Это стало для них одной из самых увлекательных игр, наряду с попытками прорваться в казино, или незаметно скормить «однорукому бандиту» пригоршню фальшивых жетонов, или затесаться в толпу зрителей шикарного шоу. В конце концов юную парочку стали безошибочно узнавать все охранники в Лас-Вегасе, что отнюдь не способствовало успеху их похождений, но, конечно, не умерило их активности.

В семнадцать лет променять Лас-Вегас на Нью-Йорк не составляло никакого труда. Оставить в прошлом Джесс гораздо сложнее. Но Нью-Йорк манил, и мог ли он сопротивляться? Ленни выглядел по меньшей мере на двадцать, ростом вымахал под метр девяносто, обладал великолепной фигурой и был красив особенной, небрежной красотой. Он долго не мог решить, чем станет заниматься в жизни, а пока менял одну работу за другой. Проблем он не знал. Комната в Гринвич-Вилледж стала его домом, и в подружках тоже не ощущалось недостатка. Так Ленни пробалдел пару лет, просто наслаждаясь свободой и одиночеством в большом городе. Чем он только не зарабатывал себе на хлеб: и семгу резал в бакалее на Шестой авеню, и часы продавал в универмаге «Блюмингдейл». Лето он обычно проводил в курортном местечке Кэтскилс неподалеку от Нью-Йорка – устраивался подручным в какой-нибудь отель покрупнее. Именно там он узнал, что комедия – это нечто большее, чем торт в физиономию или неожиданно свалившиеся брюки – фирменный трюк Джека Голдена. Он открыл для себя записи великого Ленни Брюса. (Некоторое время он тешился мыслью, что мать назвала его в честь Ленни Брюса. Пустые фантазии. На самом деле – в честь ее глуповатого кузена из Майами.) Он обнаружил, что бывает юмор политический, черный юмор и сатирический монолог. Наконец-то он понял, чему хочет посвятить свою жизнь, и ревностно взялся за дело.

Первым делом Ленни начал сочинять. Миниатюры. Хохмы. Короткие скетчи. Затем он нашел агента, которому удалось пристроить кое-какие его вещи. Не так много, чтобы оставить другие приработки, но начало было положено.

У него обнаружился дар писать сочно и необычно. Порой его заносило, но постепенно агент сумел обеспечить стабильный спрос на все, что выходило из-под пера Ленни. К двадцати четырем годам он уже мог себе позволить полностью сосредоточиться на творчестве. Богачом он не стал, но дела шли неплохо, от девочек отбою не было, и жизнь казалась прекрасной.

Даже странно, что он вновь оказался в Лас-Вегасе.

Ленни прошел мимо славянского типа блондинки с высокими и острыми, как бритва, скулами. Она проводила его долгим задумчивым взглядом, чувственными движениями втирая в бедро мазь от загара. Нет, сейчас не хотелось заводить интрижку. Теперь, когда ему стукнуло тридцать, один только секс его уже мало привлекал.

Впрочем, она действительно немного походила на Иден. Такие же высокие скулы, ледяная белизна волос и холодные узкие глаза. Кошачьи глаза.

Иден Антонио. Он никогда не забудет тот день, когда впервые увидел ее. Она жила вместе с девушкой по имени Виктория, фотомоделью с внешностью королевы школьного бала. Белоснежные зубы, а все остальное – длинные худые руки и ноги. Ленни вполне устраивал их роман. Виктория обожала его. За два проведенных с ней года Ленни узнал домашний уют, которого никогда не имел дома. Но однажды она познакомила его с другой фотомоделью, Иден Антонио.

Едва Ленни увидел Иден, как сразу ему стало ясно – Виктория была только закуской. Основное блюдо – это, конечно же, Иден. Она только что вернулась из удачного турне по Европе и напоминала сытую и ухоженную кошечку, разве что не мурлыкала. В отличие от Виктории, она вовсе не походила на победительницу какого-нибудь конкурса. Бледная, своеобразная, даже экзотическая, с тонкими чертами фарфорового личика и потрясающей фигурой. К тому же она зарабатывала больше, чем он, хотя и его дела тогда шли в гору. Ленни как раз снимался в пробном выпуске нового телевизионного шоу с удачным названием «От фонаря». Впервые в жизни он выступал перед аудиторией, и это занятие пришлось ему по вкусу. Никогда Ленни не предполагал, что живой контакт с залом может придавать столько сил и вдохновения. На местном телевидении шоу стало еженедельным. Ленни исполнилось двадцать семь, и он вкалывал на всю катушку. Не так уже плохо для пария, который некогда приехал в Нью-Йорк без гроша за душой.

Иден была нервная, честолюбивая и, пожалуй, самая волнующая женщина из всех, кого он когда-либо знал. Младше его на четыре года, но по жизни значительно мудрее. Она много поездила по свету, поменяла не один десяток любовников. Ленни она казалась невероятно сложной натурой. Конечно, только вначале. За три с половиной года любви пополам с ненавистью он прекрасно разобрался, что за кажущейся сложностью скрывалась пустота. Никогда он не встречал более ненадежного человека. Порой он жалел ее; порой готов был убить от ревности.

Иден! Как она его помучила! От их взрывчатой, бурной связи ему остались в воспоминание шрамы как на душе, так и на теле. И все же... он никак не мог остановиться. Да, они вели постоянную войну, но сладость примирения компенсировала все.

– Ты обыкновенный мазохист, – не раз говорил его приятель Джой Фирелло. – Она откровенно пудрит тебе мозги, а ты все равно возвращаешься за добавкой. Брось ее. Она же нимфоманка, классическая шлюха.

Конечно. Он и сам все прекрасно понимал. Но – ничего не мог с собой поделать.

– Она вертит тобой, как хочет, – утверждал Джой.

– Ничего подобного, – отбивался Ленни.