20

Кошка Волна, как только увидела Кыша, изогнулась и приготовилась прыгнуть на чинару. Но Кыш зарычал и тявкнул:

«Жарко. Противно с тобой связываться. Ночная пиратка!»

– Молодец! – сказал я ему. – Веди себя как мужчина!

Вечером я решил устроить засаду с сигнализацией и ловушками, мимо которых похитителю невозможно будет пройти.

Мы подождали, когда придёт с работы Анфиса Николаевна, и вместе пообедали. После обеда я вдруг почувствовал, что у меня по спине побежали мурашки, как при простуде, и заболела голова, но маме я решил про это не говорить. Ещё у меня очень горела кожа на ногах и на плечах. И про это я тоже не сказал маме, а так, чтобы она не услышала, расспросил Анфису Николаевну, как лечат людей, обгоревших на солнце.

Анфиса Николаевна внимательно на меня посмотрела и сказала:

– А ведь ты обгорел! И не вздумай отпираться.

Я упросил её ничего не говорить маме и вытерпел, когда она намазала мои ноги и плечи тройным одеколоном. А жгло их так, что хотелось кричать по-кошачьи: «Мря-яуу!»

Я вынес раскладушку на улицу. Кыш тоже чувствовал себя плохо. Он отказался от еды, пил воду и жевал на лужайке травку.

– Пойдём гулять и смотреть дворец, – позвала меня мама.

– Ты иди, а я полежу.

– Без тебя я во дворец не пойду. Пойду лучше на свидание к твоему папе. В конце концов, «Кипарис» не больница.

– Но ведь Корней не велел тебе приходить, – сказал я.

– А я и не пойду. Папу кто-нибудь вызовет, и мы погуляем до ужина.

– Он после упражнений, наверно, очухаться никак не может, – сказал я. – Лучше дай ему отдохнуть.

– Надо его морально поддержать! – Мама красиво причесалась, надела новое белое платье в красную горошину и пошла к папе.

21

Анфиса Николаевна поливала огурцы. Потом она села на скамеечку, о чём-то стала думать и спросила сама себя: