— Может, вы к каким деликатесам привыкши, а от нашего нос воротите?

— Я…

— У нас, конечно, без разносолов, чем богаты, тем и рады, а если вы нашего не признаете…

— Но…

— Оленька! Что же он у тебя капризный какой… Уж если мою стряпню в рот не берет, я уж прям не знаю, чем его кормить!..

— Беня, не расстраивай маменьку, кушай…

— Да кушаю я, кушаю!

— Плохо, значит, кушаешь, — вот такие пререкания как пойдут, так все искусство, стихи там, али что, из головы и выскочат.

Тесть, — он немножко другой. Он поговорить даже очень любит. Он, можно сказать, все время говорить хочет, другой раз думаешь: может, помолчал бы маленечко. Он поучать любит, али вопросы задавать, вроде как проверяет. Откроет рот, подышит-подышит, и спрашивает. А у него запах изо рта нехороший, вроде бы как пованивает. И шею-то все словно бы вытягивает, — Бенедикт думал, ему ворот жмет, а нет: ворот у него расстегнут. Просто привычка такая. Вот наестся Бенедикт, сядет к окну посидеть, — тут и тесть рядком садится, разговоры разговаривает.

— Ну что, зять, мыслей каких не завелось?

— Каких мыслей?

— Мыслей всяких нехороших?

— Не завелось.

— А если подумать?

— И думать не могу. Объелся.

— Может, на злодейство тянет?

— Не тянет.

— А если подумать?

— Все равно не тянет.

— Может, смертоубийство какое задумал?