Я прикинул про себя карту местности и сказал:
- Немец, думаю...
- Да? - Пашка еще раз взглянул на ствол и отвернулся уже с безразличным видом, - тогда пусть.
- Почему думаешь, что не наш? - спросила у меня Чернобурка.
Подошла Мэри, катая на ладони парочку крупных побуревших гильз; они попадались тут россыпями чуть ли не на каждом шагу. За ней подтянулись и остальные, только Зорька, напустившая на себя вид возвышенный и загадочный, так и осталась медитировать на восток, в обнимку с одинокой березой. Впрочем, ухо девушки было старательно направлено в мою сторону.
- Сектора обстрела развернуты на юг, - я взмахнул рукой, показывая, - а с той стороны наши наступали. Тут, скорее всего, эсэсовцы в обороне сидели - дивизия "Мертвая голова". Она Рамушевский коридор держала, ее тут в сорок втором почти в ноль всю и стерли. Но кровью, конечно, мы при этом умылись... Так что наших надо будет вон там, у подножия искать, в соснах.
Паштет оценивающе прищурился на опушку:
- Думаешь, там будет то же самое, что и на нашем участке?
Я вздохнул:
- Да как бы не хуже. Нам-то наш квадрат потому и дали, что там после войны саперы уже на два раза прошлись. Что-то при тех прочесываниях всяко должны были собрать. А как здесь... Не знаю. По людским потерям с обеих сторон Демянская операция вполне сопоставима с Курской битвой. Так что, сам понимаешь... - я замолчал и развел руками.
- Сколько работы... - негромко протянул Пашка.
- Не понимаю, - встряхнула головой Мэри, и ее рыжие пряди полыхнули на выглянувшем из-за облачка солнце. В голосе звучала самая настоящая боль: - Ну почему?! У нас все не так... Чтобы у нас так лежали... Столько лет...
Чернобурка строго глянула на меня и чуть заметно двинула бровью. Да, мы к таким вопросам готовились, и вот время пришло.
- Поверите, нет, Мэри, - повернулся я к русистке, - но у вас примерно так же: четверть погибших на той войне до сих пор не найдена. Просто наша четверть больше вашей раз в пятьдесят. Вот прямо тут, в лесах, что мы видим с этого холма, наших легло больше, чем ваших в Арденнах, Нормандии, Окинаве и Иводзиме вместе взятых. Собственно, - тут я позволил себе грустно усмехнуться, - в одной вот этой небольшой Новгородской области, через которую не пролегали направления главных ударов, наших погибло больше, чем американцев на всех фронтах второй мировой. Причем заметно больше. Представьте, да?
- В это... в это очень сложно поверить, - побледнела Мэри.
- Хотел бы я быть не прав, - покивал я. - Очень бы хотел...
Мэри медленно прошлась взглядом по лесам на горизонте, и вид у нее был такой, словно она впервые их увидела.
- Все равно не понимаю... - повторила она потом и поглядела на меня так, будто боялась обидеть. - Сколько времени прошло. Если бы такое было на нашей территории, то всех бы уже собрали.
Я досадливо поморщился:
- Понимаете, тут на небольшой полосе фронт два года туда-сюда гулял. Вон там, за рекой, - я указал на противоположный берег, - на довоенной карте обозначен крупный поселок. Сейчас там лес. Все было уничтожено, полностью. Местных жителей на десятки километров вокруг почти не осталось. Потом эти места заселяли заново, и живым было не до мертвых - послевоенная жизнь была очень тяжелой, с голодом. Да и мин в этих лесах хватало, только сойди с тропинки, и каюк... Только в пятидесятые кое-как разминировали, да и то не все.