Его бестолковка ещё не успела упасть на землю, как надо мной застыла шивани с окровавленными мечами и телом.

- Господин Святовит, с вами всё в порядке? - спросила тяжело дышащая гладиаторша. - У вас кровь. Вы ранены.

- Если такое можно назвать раной, то что же увечье тогда? - произнёс я себе под нос, рассматривая вывороченный наружу кусок кожи и плоти, и на тёмный сгусток чего-то непонятное (а не печень ли?) торчащего в ране. Пика караванщика только чудом не проткнула меня насквозь, повезло, что амулет ослабил таранный удар.

Выпив зелье исцеления, я стал наблюдать, как прямо на глазах срастаются сосуды, мышцы стягиваются, а кусок кожи прилипает к краям раны, обрастает сначала рубцами и через несколько ударов сердца те рассасываются.

- Олесь, вовремя ты. Ещё немного и нам тут крышка была бы. Я, может, и спасся бы, а парням точно головы снесли.

- На них мне всё равно, а за то, что я успела к вам, господин, можете сказать спасибо росторонке, которая прибежала в обеденный зал и стала кричать, что вас убивают кочевники-работорговцы.

Я нашёл взглядом темнокожую девушку и помахал ей ладонью.

- Надо будет перед нашим уходом дать ей несколько золотых монет, - озвучил я своим мысли.

- Они ей не пригодятся.

- Что? Почему? Вот чёрт.

К служанке быстрым шагом приближался её хозяин и, оказавшись рядом с ней, он нанёс девушке такую оплеуху, которая снесла девушку к стене здания. Но толстому уроду показалось этого мало и после отмашки отца, один из сыновей обрушил на неподвижное тело град ударов.

- Стой!!!

Я подскочил к толстяку и схватил его за жирную, лоснящую и неприятно липкую волосатую ручищу.

- Ты позволяешь себе лишнее, солнцеживущий, - прошипел он, вырывая конечность из моей хватки с неимоверной лёгкостью.

- Хватит её бить. Скажи, сколько ты хочешь за эту рабыню? - произнёс я и указал на девушку.

- За эту тварь, которая влезает в те дела, которые её не касаются? - оскалился Толстый Кнедль. - Дай-ка подумать... думаю, за эту девственницу в борделе заплатят двести золотых монет.

- Я заплачу.

Тот с удивлением посмотрел на меня.

- Двести монет? Я оговорился, две тысячи золотых монет, - и мерзко усмехнулся.

И такая поганая у него показалась мне усмешка, что я не заметил, как в руках оказались шпага с кинжалом.