Глава 3. Илимский острог

До Илимского острога больше приключений не было. Сам острог, хотя и видел я его реконструкцию в сети, впечатления не произвел. Он протянулся вдоль небольшой реки Илима шагов на 100–120. Сейчас там водохранилище, а в те давние годы был торг. На том торге мирные туземцы с мехами, медом, мясом, рыбой сходились с русскими купцами и приказчиками с товарами из Руси – главным образом, оружием, скобяными изделиями, инструментами. Везли на торг хлебушек и соль, которые русские промысловые люди охотно меняли за пушнину.

Когда-то знаменитый енисейский атаман Иван Галкин по пути на Лену поставил здесь острожек. Постепенно вокруг него торг и сложился. И местные торговали, и из Енисейска, а позже и из Якутска, ставшего столицей воеводства, приезжали торговать. Прибывали даже монголы и бухарцы. Правда, нечасто. А где торг, там и люди селятся. В остроге живут приказчик с ближниками, поверстанные казаки и целовальники, чтобы подать собирать за въезд и выезд, за торговлю, за постой. За все на свете. Там же склады, где хранится ясак от местных народов, которые русскому царю шерть дали, присягнули на верность. Ясак тот по Лене отправляли в Якутск или в Енисейск. Откуда он уже шел в Москву, в Сибирский приказ.

Сам же острог был не особенно сильным. Башни мощные. Две проезжие, с воротами. Одна – в сторону Тунгуски, другая – в сторону Лены. Стоят раскаты, а на них пара пушек. А вот стены слабоваты – не из клетей, не двойные, забитые землей, чтобы ни стрела, ни ядро не пробило, а палисадом из стволов деревьев, прибитых к врытым в землю столбам. Стволы, конечно, крепкие, но настоящую осаду не выдержат. Галкин-то ставил острог не для обороны, а чтобы зиму перезимовать да летом немирные народы на Лене покорять. С Галкиным шел и Ерофей Хабаров со своими людьми. Они хоть и не поверстанные были, а вооружены не хуже. Все-таки богатый был дядька. Все это я знал еще по диплому и диссеру. Не то чтобы особенно глубоко, но что-то помнил. Вот теперь и сравнивал прочитанное и увиденное, пока наш небольшой караван втягивался в острог через проезжую башню.

Внутри острога казаки остались распрягать лошадей, разбирать телеги. Я вместе со всеми разбирал мешки, какие-то кули. Трофима с его простреленным плечом от всех хозяйственных дел освободили. Ему еще хорошо если месяц до здоровья. Пока же он остался лежать в телеге под присмотром жены десятника, суровой бабы, способной не только коня остановить на скаку, но и врачевать. На местном, конечно, уровне. Сам же десятник отправился к приказчику (так называли начальство пониже воеводы, тот, кто приказывает). Вернулся десятник не скоро и изрядно навеселе. Хитро подмигнул казакам:

– Слушай меня, братцы! – гаркнул он. – Вон в той избе нам дадут житное и оружное жалование. Приказчик, Демьян Тимофеевич жалует. Пока здесь поживем, в свободных избах. А строиться будем в слободе. Понятно сказано?

Казаки загудели – в том смысле, что понятно. Я тоже погудел в унисон. Не в моем положении выпендриваться – помню далеко не все. Точнее, не помню-то я ничего. Скорее, не все еще здесь понимаю.

Десятник с Кузьмой, который, как оказалось, был его племянником, получили пять изрядных мешков с зерном и мешочки с порохом, кремень для замков, свинец для пуль. Как мне помнилось, полагались еще деньги. Но денег нам не дали. То ли неправильно я помнил, то ли приказчик решил, что ему деньги нужнее. Но все промолчали. Я тоже не стал бочку катить – тут стоит присмотреться, обжиться, понять, что к чему.

За пару месяцев обжились. Дома себе построили, благо леса завались. Вместе валили деревья, очищали их от веток и сучьев. Особое искусство было потом делать венцы. Честно скажем, у меня получалось не особенно. Хуже только у Трофима – он второй рукой еще не очень владел. Макар, с которым мы вроде бы «выросли вместе», порой изумленно поглядывал на мой очередной косяк, но ничего не говорил. Я тоже не стал объясняться. Потом вместе складывали срубы, делали крышу. (Кстати, сдружились. Парни оказались классные. Вроде бы и «под погонами», а вроде бы и вольница разбойничья. Где-то посередине. Меня это сильно удивляло: взять то, что плохо лежит или некому защитить – святое дело, но не государеву казну. Тут все серьезно. За нее и бой принять можно, и жизнью рискнуть. Собственно, работа наша и состояла в том, чтобы ездить по стоянкам местных людей, ясак собирать, а потом весь его в Якутск возить).