— Сговорились встретиться здесь с Николай Иванычем, и вот уже полчаса жду.
— А может быть, он внутрь прошел?
— Ну! Чего ради!
— О чем это там братья Гвоздиковы с Копошиловым говорят? И Синуп с ними…
— Кабаре открывать собираются.
— Не кабаре, а банк.
— Не банк, а столовую.
— Кооператив с танцами.
Надо дышать.
Пойдем в «Jardin des Plantes».[13]
Душный ветер гонит сорную пыль.
Треплет праздничные юбки, завивает их о кривые ноги воскресных модниц в нитяных перчатках и пышных шляпках (и наоборот), сбивает с шага ребятишек, подшлепываемых заботливой материнской рукой. Посыпает песком мороженое и вафли у садового ларька.
Деревья качают тяжелыми тусклыми листьями, как непроявленные картинки декалькомани.
Длинное здание с решетками. Это клетки.
В одной клетке спит большая серая птица. В другой спит-дышит чья-то бурошерстая спина. Гиена, что ли.
В третьей — лев. Маленький, желтый, аккуратный, весь вылизанный с расчесанной драконской гривой.
Сидит в профиль и зевает, защурив глаза.
Перед клеткой толпа в пять рядов. Напирают, давят, лезут, поднимают детей на плечи, чтобы лучше видели, как лев зевает.
Нежная мать с перьями дикобраза на шляпе высоко подняла крошечную голубоглазую девочку.
— Regarde la grosse bébête! Vois-tu la grosse bébête? [14]