Выборные настороженно затихли.
— А вы… — каким то вдруг усталым и тихим голосом проговорил император с брезгливостью глядя на подавленного, "сдувшегося" Гапона, — Уходите отсюда, Георгий Аполлонович. Вы не пастырь, милостивый государь. Вы обманьщик. Но не меня вы обманули, а тех кого вели. Уходите…
— Но, Ваше величество! Ведь я же предводите…
— Иди отседа! Ступай, предводитель! Или не слышал — Царь велел! — зашумели с разных сторон, — На убой вел! Ирод окоянный…
— Тогда мы тоже уходим… — за столами возникло движение, и несколько приверженцев из ближнего круга Гапона так же поднялись со своих мест.
— Что ж, господа, если судьба ВАШИХ предложений, коие для вас дороже самой жизни — так ведь в петиции написано — вас оказывается вовсе не интересует, то не смею задерживать. Пропустить и их!
Гапон и его товарищи-телохронители двинулись к дверям. Перед выходом у Гапона хватило такта молча поклониться царю. Гвардейцы охраны расступились и через мгновение двери с глухим стуком сомкнулись за спинами ушедших…
"Николай-то сегодня просто великолепен, вот что значит для разминки посмотреть смерти в глаза, — отметил про себя Вадик, — с карьерой батюшки-политика, похоже, покончено".
Георгия Аполлоновича и иже с ним повязали внизу. При входе в гардеробную. Причем было сделано это столь быстро и профессионально, что никто и пискнуть не успел. Теперь в подвале дворца под надежным конвоем им пришлось дожидаться окончания мероприятия в Малой зале терзаясь в мрачных догадках о своем будущем. Позволять Гапону начать мутить народ на площади до выхода к нему выборных Вадик не собирался. Как и арестовывать Гапона, на чем поначалу пытался настоять Плеве, однако царь рассудил, что это еще преждевременно…
— Несмотря на то, что вашим походом ко мне пытались воспользоваться те, кто готов любым образом помешать усилению НАШЕЙ России, я готов обсудить с вами, господа выборные, все ваши вопросы.
— Как же теперь то, после этого… Нежто Вы нам верите еще, Ваше величество? — подал из-за стола голос пожилой и весьма прилично одетый рабочий, явно представитель пролетарской аристократии, тех кто за свою квалификацию и опыт получали рублей 150 — 200 в месяц.
— Вы думаете они хотели в меня выстрелить? Нет, они целились не в Николая Второго, они метили во всю Россию. Вместо того, чтобы кропотливо, долго и упорно работать, строя и перестраивая нашу страну для будущего наших детей, они хотят все разом сломать. Зачем?
Вот кому из вас, обычных русских людей, придет в голову сначала сжечь старую хату, а потом уже думать, как и где строить новую? Нет и не может быть простых путей в обустройстве такой обширной страны как наша. И моя смерть ничего кроме смуты и ответной жестокости бы не породила. Да, я и сам понимаю — в России надо многое менять. Но полностью сносить дом в котором мы все живем, даже не представляя толком, что именно мы попытаемся построить вместо него… Этого я понять не могу!
— Проклятые жиды! — полушепотом, но с явно различимой ненавистью в голосе донеслось со стороны стола где сидели депутаты в которых невооруженным взглядом легко узнавались приехавшие в Питер на заработки крестьяне.
— Кто это сказал? — от неожиданности Николай даже повысил голос, Вадик угадал с "репликой из зала" практически дословно и у него был заранее готов ответ, — вы и вправду думаете, что если из трех покушавшихся один иудей, а второй литвин, это как-то бросает тень на всех евреев в России? Или на всех инородцев и иноверцев?
Простым евреям живется ничуть не лучше, чем русским хлебопашцам и рабочим. Просто не надо путать тех банкиров, заводчиков, купцов и хлеботорговцев, которые наживают миллионы на труде простого крестьянина и рабочего, с вашими соседями — евреями бедными. Которые обычно и страдают при погромах вызванных жадностью и беспринципностью евреев богатых. У них кроме веры ничего общего нет, а во время погромов, кстати, именно истинные виновные ничуть не затрагиваются. У них то и охрана хорошая, да и живут они зачастую вообще не в России. Ну и к тому же, негодяев и не чистых на руку фабрикантов, купцов, помещиков и управляющих хватает, увы, и среди православных. Сами знаете!
Собравшиеся одобрительно загудели…
— Или вы думаете, что мало сейчас поляков, финнов, жителей прибалтики, Кавказа или наших азиатских губерний с оружием в руках в нашей армии и на флоте сражаются за Россию в далекой Маньчжурии или в Порт-Артуре? А известно ли вам, что во многом благодаря разворотливости, хватке и патриотизму купца первой гильдии Гинсбурга наш флот обязан столь стремительным и неожиданным переходом с Балтики в Тихий океан, спутавшим японцам все карты? Пора нам понять: нет плохих народов. Есть только плохие люди!
А еще есть серость и необразованность. Элементарная лень и тупость, которую так просто прятать под лозунгом: мы главнее, наша вера истинная, а все остальные — люди второго сорта. Хватит! С этой темной отсталостью пора кончать. По моему указанию сейчас лучшие умы России разрабатывают десятилетнюю программу резкого повышения уровня образования и культуры каждого жителя Империи. Нам нужна всеобщая грамотность, нам нужно всеобщее обучение минимум в рамках шести классов школы на первом этапе реформы образования и восьми классов в последствии. Нам нужны инженеры, врачи, учителя, ученые. Нам нужны лучшие, способнейшие молодые люди… Поэтому все сословные ограничения при поступлении в высшие учебные знания будут сняты. Отныне только знания и талант станут критерием на вступительных экзаменах! Хватит уж спиваться по дремучим углам, ведь, ей Богу, наши дети достойны лучшего…
Именно после этих слов Царь сорвал первую в своей жизни овацию. Не раболепно-хвалебный вой толпы, а именно заслуженную овацию. Собравшиеся были возбуждены настолько, что одному из пожилых рабочих даже стало плохо. Пришлось выводить и сдавать на руки врачам. Между тем Николай продолжил: