Нужно подождать. Он умеет ждать. Ведь столько лет прошло, прежде чем он стал свободным от тотального внимания и материнской опеки. Но ничего, будь терпелив и все придет. Теперь можно заниматься тем, чем хочется, без боязни быть осужденным навеки ее презрением.
Презрение и холодный контроль, вот основные чувства, которые, похоже, его мать испытывала к своему ребенку. Когда-то это вызывало жгучую боль. Он только начал что-то понимать, воспринимать, как другие относятся к своим чадам и как те отвечают. И решил, переняв этот опыт, применить в своей жизни.
Хорошо помнилось, как он протянул руки и поцеловал сидящую в кресле Капитолину Георгиевну в щеку, подарил самодельную открытку. На что она отстранила его и попросила, не слюнявить больше её лицо своими поцелуями, а открытку выбросила в мусорное ведро, чтобы «не скапливался хлам». Попытки продолжались лет до пятнадцати. Безнадежные, бесполезные, заунывный звук в каменную, глухую стену. И каждодневная муштровка. Этот ад, в котором из него пытались «сделать человека», «личность с большой буквы». Нужно следить за собой, нужно быть аккуратным, воспитанным, нужно правильно говорить, а если не знаешь, что сказать, молчи. Этих «нужно» были сотни, тысячи.
Лишь ночью он был свободен, накрываясь одеялом с головой, мечтал, как убежит, далеко и будет делать, то, что хочет.
Но сбежать, легко сказать. Наверное, в чем-то его мать была права, называя иногда в сильном расстройстве «никчемным бездарем» и «ничтожеством». Осуществить свои детские мечтания, так и не удалось. Возможности были. Можно было уехать, поступать в институт в другом городе и так бы прервалась их связь. Или просто уйти из дому, после наступления совершеннолетия. Но какой-то жалкий страх, который представлялся ему грязной, облезлой крысой, сидел внутри и все время останавливал, подтачивал гнилыми зубами уверенность.
Нет, нет. Как? Он не сможет один. Мама права – «никчемный». Или нет? Или попробовать?
Эта неспособность решить, много лет мучила его. Но, теперь оправдались самые смелые темные мечты. Из-за страха, подобострастного отношения к родительнице, они были забиты глубоко, глубоко, под многими слоями «правильных и нужных» мыслей и дел.
Теперь он имел и свободу, и власть над ней. Это было сродни наркотической зависимости. Власть. Она питала его, делала сильнее. А на свободе реализовывались темные, неизведанные желания.
Желание сделать что-то идеальное, красивое и сохранить это навечно для себя. Три первые попытки были неплохими. Но лишь репетиции, опробование разных способов обучения. Он завладел их душами.
Но с этой девушкой все может выйти гораздо лучше, уже не проба, а образец. Самый лучший, прекрасный в своей идеальности образец его коллекции!
А капли все падают, отмеряя время. Нужно подождать, ожидание всегда оправдывается в таких случаях. Ничего. Он знает, чувствует всем своим существом, что между ними связь. Она появилась сразу, как только в поле его зрения оказалась ее фотография. И никому и ни чему не удастся прервать этих уз.
Ответ будет. Да, будет. Он точно знает.
Утро понедельника, как и ожидалось, встретило всех дождем. Надоело, но понедельник день тяжелый.
Воскресенье тоже было ничем не легче. Выспаться не удалось. В восемь утра позвонила сестра. «Господи! Что за наказание!»
– Доброе утро, Глебушка!
– Доброе….
Голос был сиплым и язык с трудом поддавался.
– Ты еще спишь?
– Варь, воскресенье же, в конце концов. Могу я хоть один день на неделе посвятить праведному, здоровому сну?
– Можешь, можешь. Извини. Но не могла, не позвонить. Ты помнишь, что на следующей неделе у отца день рождения?