Схожим образом войны способствуют ассимиляции иммигрантов, не только сокращая число последних, но и давая им возможность продемонстрировать свою лояльность Америке. Готовность сражаться и, если понадобится, умереть за страну цементировала привязанность иммигрантов к своему новому дому и лишала нативистские антииммигрантские группировки аргументов в противодействии получению иммигрантами американского гражданства. Американец мексиканского происхождения, добровольно вступивший вместе со своими друзьями-евреями в армию после Перл-Харбора, признавался: «Всем нам хотелось показать себя — доказать, что мы большие американцы, чем англосаксы»{314}. Новообращенные стремились «ратифицировать» свою веру.
Однако нередки были случаи конфликтующих лояльностей. В мексиканской войне некоторые ирландские иммигранты дезертировали из американской армии и присоединялись к собратьям-католикам; так возник батальон Сан-Патричио в мексиканской армии. В Гражданской войне ирландцы воспринимали чернокожих как своих соперников и поэтому поддерживали Конфедерацию; ирландские иммигранты были среди главных противников мобилизации 1863 года. При этом около 150 000 ирландцев воевали на стороне Союза; бранные подвиги Ирландской бригады, в том числе бесшабашная лобовая атака 69-го полка при Фредериксбурге под картечным огнем конфедератов, положили конец огульному антиирландскому нативизму{315}.
Первая мировая война обернулась для американцев германского происхождения настоящей психической травмой. Они энергично поддерживали нейтралитет Америки и пытались изменить пробританские настроения американской элиты. В период с 1914 по 1917 год им пришлось столкнуться с нарастающей антигерманской истерией и пострадать от действий германского правительства, которое неуклонно подталкивало своих бывших подданных к выбору, какового они жаждали избежать. К 1917 году лидерам германского сообщества в Америке пришлось сделать этот выбор: они по-прежнему хотели мира, но при этом «оставались стопроцентными американцами». Иммигранты потянулись за американским гражданством и дружно стали записываться в армию. В итоге 18 процентов состава американской армии в Первой мировой составили ассимилированные иностранцы. Война убедила американцев германского происхождения в том, что они больше не в состоянии поддерживать двойную идентичность; они сделались «просто американцами» и были приняты обществом в качестве таковых. Во Второй мировой войне послужной список 442-го диверсионного подразделения, «наиболее прославленного отряда в американской военной истории», доказал патриотизм американцев японского происхождения, облегчил участь пленных в лагерях для интернированных и привел в конце концов к отмене ограничений на иммиграцию из азиатских стран. В обеих мировых войнах лидеры США и американская пропаганда не уставали подчеркивать, что эти войны — сражения всей Америки, что в них участвуют все американцы, независимо от расовой и этнической принадлежности и цвета кожи, что эти войны ведутся против тех, кто покушается на важнейшие американские ценности{316}.
Как напоминает Джон Дж. Миллер, 4 июля 1918 года в Нью-Йорке состоялся особенный парад — точнее даже назвать его процессией. За зрелищем наблюдали сотни тысяч зрителей. По Пятой авеню прошли свыше семидесяти тысяч человек, как американцев, так и представителей союзных наций (в том числе первое британское военное подразделение, когда-либо принимавшее участие в праздновании Дня независимости). Главными участниками этой процессии были делегаты от сорока с лишним иммигрантских сообществ Нью-Йорка, от 18 гаитян до 10 000 итальянцев и 10 000 евреев, на которых восхищенно взирали 35 000 итальянцев и 50 000 евреев, не сумевших принять участие в шествии. Среди прочих были американцы германского происхождения с лозунгами «Америка — наше отечество» и «Рождены в Германии, сделаны в Америке»; греки, венгры, ирландцы, сербы, хорваты, словенцы, поляки и литовцы — эти с транспарантом «Дядя Сэм — наш дядя». Русские надели костюмы в расцветке своего триколора, венесуэльцы играли национальный гимн, китайцы выставили бейсбольную команду. Репортер газеты «Нью-Йорк таймс» писал: «В этом продолжительном калейдоскопическом шествии, то пестром от диковинных костюмов, то сумрачном благодаря длинным колоннам людей в цивильной одежде, маршировавших с торжественностью, внушавшей почтение всем, кто наблюдал за ними, перед нами представала нынешняя Америка, земля множества кровей, слитых в единый идеал»{317}.
После 11 сентября 2001 года все иммигранты, включая арабов и мусульман, поспешили объявить о своей преданности США и восславить американский флаг. Иностранцы по рождению составляют сегодня 5 процентов личного состава американской армии, среди потерь в Афганистане и Ираке значительная доля принадлежит американцам латиноамериканского происхождения. Тем не менее без «большой войны», которая потребовала бы всеобщей мобилизации и растянулась бы на годы, у нынешних иммигрантов не будет ни возможности, ни необходимости проявить свою идентичность и выказать лояльность Америке, как выказывали ее иммигранты предыдущих поколений.
Американское общество: американизация как антиамериканское явление
В 1963 году Глейзер и Мойниган задались вопросом: «К чему должен адаптироваться человек в современной Америке?» В 1900 году ответ на этот вопрос напрашивался бы сам собой: ассимиляция подразумевала американизацию. В 2000 году ответов уже было несколько, они противоречили друг другу и оставляли двойственное впечатление. Многие представители американской элиты утратили убежденность в превосходстве базовой культуры Америки и все чаще восхваляют доктрину многообразия и равной ценности различных культур. «Иммигранты попадают не в общество, исповедующее приверженность недифференцированной, монолитной американской культуре, — писала в 1996 году Мэри Уотерс, — а в общество сознательно плюралистическое, в котором сосуществуют многочисленные субкультуры, расовые и этнические идентичности»{318}. Благодаря тому, что Америка превращается в мультикультурное общество, нынешние иммигранты имеют возможность либо сохранить свою «исконную» культуру, либо приобщиться к какой-либо из множества американских субкультур. Они могут ассимилироваться в Америке без усвоения стержневой культуры. Ассимиляция и американизация более не являются терминами-синонимами.
Массовый приток иммигрантов в Америку перед Первой мировой войной привел, как мы видели, к грандиозным усилиям по американизации этих иммигрантов, — усилиям, предпринимавшимся правительством, бизнесом и благотворительными организациями. Иммиграция конца двадцатого столетия оказалась не столь благополучной. Лишь конгрессмен Барбара Джордан и возглавляемый ею Комитет по иммиграционной реформе отстаивали необходимость совершенствования иммиграционной политики для поощрения американизации; в 1997 году этот комитет выступил с рекомендациями, которые были фактически проигнорированы. Атмосфера в обществе разительно отличалась от той, которая существовала в начале века. Споры вокруг иммиграции сосредотачивались почти исключительно на ее экономической составляющей, выгодах и расходах, с нею связанных, и на выделяемом правительством бюджете. Последствия иммиграции без ассимиляции иммигрантов, без принудительной адаптации последних к американским общественным и культурным ценностям практически не рассматривались.
Зачастую сегодня можно услышать, что ассимиляция происходит более или менее автоматически. Иммигранты, мол, становятся американцами только потому, что попадают в Америку. Поэтому нет никакой необходимости прилагать усилия по американизации иммигрантов — все произойдет само собой. Также можно услышать, что американизация попросту нежелательна (это воззрение представляет собой новый феномен в политической и интеллектуальной истории Америки). «Радикальная программа американизации на самом деле является антиамериканской, — заявил известный политолог-теоретик Майкл Вальзер. — Америка не имеет общей национальной судьбы». Другой теоретик усмотрел в американизации «проявления расизма, шовинизма, классовой дискриминации, религиозной нетерпимости и этнического пуританства». Как писал в 1989 году социолог Деннис Ронг, «сегодня никто уже не выступает за американизацию иммигрантов, это осталось в мрачном этноцентрическом прошлом»{319}. Ни один политический лидер, не считая конгрессмена Джордан, не призывает к американизации новых иммигрантов.
В результате в 2000 году около 21 миллион иммигрантов признавались, что говорят по-английски «не очень хорошо», а расходы бюджета на обучение английскому непрерывно урезаются. В Массачусетсе в 2002 году приблизительно 460 тысяч человек, то есть 7,7 процента всего населения штата, плохо говорили по-английски, при этом в двух крупных городах показатель составлял свыше 30 процентов, а еще в нескольких — свыше 15 процентов. Штат тем самым продемонстрировал свою неспособность «организовать обучение английскому языку и предоставить иммигрантам другие социальные программы». «Лист ожидания» для курсов английского как второго языка сегодня растягивается на два-три года{320}.
Роль делового сообщества в ассимиляции иммигрантов в 1990-х годах также отличалась от роли, сыгранной бизнесом американизации 1900-х годов. В конце двадцатого столетия, как и в «прогрессистскую эпоху», представители бизнеса поощряли изучение работниками, в особенности теми, кто контактировал с клиентами и покупателями, английского языка. Значительное число участников программ обучения для взрослых составляли иммигранты, изучавшие английский как второй язык; многие бизнесмены оплачивали своим работникам посещение данных курсов{321}. Тем не менее нынешние усилия бизнеса по ассимиляции иммигрантов не сравнить с теми, которые прикладывались деловым сообществом перед Первой мировой войной. Бизнес поощряет изучение английского, преследуя собственные цели, и ни в коей мере не заинтересован в общем успехе американизации и ее последствиях для общества в целом. В известной степени незаинтересованность бизнеса в американизации отражает интернациональность современных структур, транснациональные и космополитические устремления их лидеров. В начале 1900-х годов компания Генри Форда выступала как корпоративный лидер движения за американизацию. В 1990-е годы «Форд» безоговорочно позиционировал себя как многонациональную, отнюдь не сугубо американскую корпорацию; на 2002 год топ-менеджерами «Форда» были в основном британцы.
В прошлом бизнес стремился больше к тому, чтобы превратить иммигрантов в эффективных работников; сегодня другая задача — сделать из них эффективных потребителей. В обществе потребления, по мере возрастания числа иммигрантов и роста их покупательной способности, бизнесу поневоле приходится считаться с этой социальной потребностью. В 1990-х годах покупательная способность иммигрантов и национальных меньшинств оценивалась в 1 триллион долларов в год; американские корпорации «тратили около 2 миллиарда долларов ежегодно на рекламу своих товаров для тех, кто стремился обозначить маркеры своего культурного наследия»{322}. Нередки были случаи рекламы на иностранных языках для лучшего продвижения товаров в иммигрантской среде.
Перед Первой мировой войной в процессе американизации активно участвовали различные некоммерческие организации. После 1965 года эти организации продолжали оказывать помощь иммигрантам, но американизация последних перестала быть главной задачей. Организации, основанные коренными американцами, сохранившими тесные связи с теми или иными этническими иммигрантскими сообществами, ориентировались не столько на вовлечение иммигрантов в формирование американской идентичности, сколько на укрепление идентичности групповой. Лидеры испаноязычных и прочих «не-белых» сообществ поощряли самоидентификацию этих групп как национальных меньшинств, поскольку правительственные программы предусматривали бюджетную поддержку таковых. Организации, подобные Мексикано-американскому фонду защиты закона, основанному и финансируемому компанией «Форд», всячески содействовали сохранению этнической идентичности иммигрантских общин и выступали за групповые права. Как показал Питер Скерри, современная политическая динамика демонстрирует тенденцию к изоляции американских мексиканцев от других групп. Майкл Джонс-Корреа убедительно доказал, что демократы Нью-Йорка не заинтересованы в допускании «латино» (latinos) в свои партийные клубы{323}. Можно смело утверждать, что отношение к национальным меньшинствам в значительной степени определяет отношение политической партии к проблеме иммиграции.
В начале двадцатого столетия федеральное правительство, правительства штатов и местные власти предпринимали различные шаги по американизации иммигрантов, зачастую как бы соревнуясь друг с другом и стремясь превзойти других в демонстрации рвения. В конце столетия усилия федерального правительства и правительств штатов по американизации иммигрантов фактически незаметны. Правительство США едва ли не одобряет стремление иммигрантов сохранить родной язык, культуру и идентичность. Снисходительное отношение к требованиям предоставления групповых прав и поощрение программы позитивных действий привели к тому, что испаноязычные и азиатские иммигранты в открытую выказывают неуважение стрежневой культуре Америки. Приблизительно 85 процентов иммигрантов в 1990-е годы подпадали под определение «потерпевших» и потому являлись потенциальными целями программы позитивных действий, хотя никто из них по возрасту не мог испытать на себе дискриминацию, бытовавшую некогда в американском обществе. «Культ групповых прав, — по замечанию Джона Миллера, — остается одной из важнейших угроз и одним из важнейших препятствий к американизации иммигрантов». Этот культ ставит интересы иммигрантов выше интересов коренных американцев. К тем же последствиям, как показал Скерри, ведет политика правительства США, направленная на развитие «гнилых местечек»[16] через формирование избирательных округов по совокупному населению района, включая сюда как легальных, так и нелегальных иммигрантов, а не только граждан. В итоге количество голосов в этих округах значительно меньше, нежели в прочих. Вдобавок нередки случаи выделения в особые избирательные округа районов с преобладанием испаноязычного населения; тем самым опять-таки подчеркивается приоритетность групповых интересов над интересами общенациональными{324}.
Исторически особая роль в формировании национальной идентичности принадлежала государственным школам. В конце двадцатого столетия эти школы не столько боролись за единство, сколько поощряли многообразие и не прилагали практически ни малейших усилий по вовлечению иммигрантов в американскую культуру, по приобщению их к американским ценностям и традициям и к американскому образу жизни. Современное школьное образование в США во многом оказывает на общество «денационализирующее» воздействие. Согласно опросу учащихся старших классов в школах Сан-Диего, проведенному в начале 1990-х годов, после трех лет обучения в старших классах количество учащихся, называющих себя американцами, сократилось на 50 процентов; количество учащихся, называющих себя полуамериканцами, сократилось на 30 процентов, а количество учащихся, отождествляющих себя с какой-либо иной нацией (преимущественно с мексиканцами), возросло на 52 процента. Результаты этого опроса «указывают на ускоренный рост этнического самосознания». Комментируя данные опроса, социолог Рубен Рамбо писал: «С течением времени тренд изменялся не в сторону большей ассимиляции и приобщения к национальной идентичности, а в сторону возвращения к „исконным“, этническим идентичностям и ревальвации доиммиграционных ценностей». Если учащиеся избегают «денационализации» в школе, они вполне могут подвергнуться ей в колледже. В Калифорнийском университете (Беркли) многие студенты-представители расовых меньшинств и иммигрантских сообществ «утверждают, что в школе настолько ассимилировались в господствующей англосаксонской среде, что не воспринимали себя членами социальных меньшинств». Однако в университете они начали «воспринимать себя иначе» и формировать расовые и этнические идентичности. Как заявил один студент, мексиканец по происхождению, «в Беркли он словно заново родился»{325}. В обществе, которое высоко ценит расовое и этническое многообразие, иммигранты обладают всеми возможностями для сохранения и поддержания своих наследственных идентичностей.
«Полуселенцы» и двойное гражданство
«Я торжественно клянусь: 1) соблюдать конституцию Соединенных Штатов Америки; 2) отказаться полностью и навсегда от любой зависимости и верности всякому иностранному князю, потентату, сюзерену или государству, которому прежде был подданным; 3) защищать конституцию и законы Соединенных Штатов Америки от всех врагов, внешних и внутренних; 4) хранить искреннюю веру конституции и законам США; 5а) когда требует закон, брать в руки оружие и выступать на защиту Соединенных Штатов; 5б) когда требует закон, нести иную службу в Вооруженных силах США; 5в) когда требует закон, выполнять любую работу общенационального значения под руководством гражданских лиц». (INA section 337 (2), § U. S. Code section 1448 (a)).
Эту клятву американский Конгресс своим решением от 1795 года сделал обязательной для всех, кто хотел стать гражданином Америки. Спустя двести лет клятва приносится по-прежнему, хотя федеральные чиновники в 2003 году и выступили с призывом переписать ее. В своей первоначальной форме эта присяга воплощала два важнейших принципа гражданства. Во-первых, гражданство — это привилегия: человек может сменить гражданство, но не может обладать несколькими гражданствами одновременно. Во-вторых, гражданство — особый статус, передаваемый человеку правительством страны вместе со всеми правами и обязанностями, которые отличают гражданина от негражданина.
В конце двадцатого столетия оба этих принципа подверглись комбинированной атаке массовой иммиграции и деконструкционистского движения. Принцип привилегированности был умален в значимости благодаря возникновению могущественных политических сил, ратующих за двойное гражданство, двойные лояльности и двойные идентичности. Принцип особенности претерпел схожее воздействие благодаря распространению гражданских прав и привилегий на неграждан и притязаниями на лишение понятия гражданства национального статуса: ныне считается, что гражданство не передается конкретному человеку правительством той или иной страны, а является неотъемлемой характеристикой личности вне зависимости от места ее (этой личности) обитания. Данные тренды присутствуют как в Европе, так и в Америке, причем, в силу особенностей американской национальной идентичности, в Америке они проявляют себя в значительно большей степени, нежели в других западных обществах. В последние десятилетия количество иммигрантов, принявших американское гражданство, неуклонно сокращалось, зато постоянно возрастало количество натурализованных граждан, сохранивших гражданства других стран. Вместе эти тренды оказывают серьезное влияние на обесценивание американского гражданства.
Сегодня многих иммигрантов, прежде всего — из стран бывшего коммунистического блока, можно назвать прозелитами, новообращенными. Другие — сейчас их меньше, чем в прошлом — претендуют на право называться «лицами временного пребывания». А третьих — сколько их точно, неизвестно — называют «полуселенцами». Один из последних заявил: «Такие, как мы, — лучшие люди двух миров. У нас два дома, две родины. Нам не имеет никакого смысла выбирать между ними. Мы принадлежим обеим. Это не конфликт, это факт». Ученые называют «полуселенцев» по-всякому: «вечные бродяги», «трансмигранты», «транснационалы», «люди меж двух наций», «мигранты», но никогда не употребляют по отношению к ним терминов «эмигранты» или «иммигранты», «поскольку они не меняют одного общества на другое и стоят обеими ногами в двух мирах»{326}. По географическим причинам большинство «полуселенцев» прибывает в США из Латинской Америки и стран Карибского бассейна. Возможность съездить на выходные на историческую родину или в любой момент позвонить родственнику означает, «что для латиноамериканских иммигрантов время и пространство приобрели иное значение, недоступное европейским переселенцам… Статуя Свободы олицетворяет собой европейскую иммиграцию и символизирует рубеж между двумя мирами. Для латиноамериканских иммигрантов такого рубежа, такого барьера попросту не существует»{327}.