Прямо скажу — случайно.
Но разве это меняет положение? «Среднеарифметических» данных, позволяющих найти «соответствующую» семью, нет и быть, я полагаю, не может. Однако, делая свой выбор, я исходил из того, что даже случайно избранная мною семья Поляновых содержит характерные черты, присущие многим семьям, дает повод для серьезных размышлений и позволяет говорить о законах, по которым живем мы все.
IV
А ПОЕЗД УШЕЛ…
Поженились они вроде по любви, хотя Юрий пришел к Тамаре с уже готовым сыном. Потом родилась у них Татьяна, потом Сашка, и, наконец, Ирина. Жили они с соседями, и весь город знал, как они жили. Говорят, не сладко, но кто там из них виноват, поди теперь разберись. Будто бы Юрий уходил на работу от стакана чая, а возвращался опять к пустому столу. А то, что характер у него не подарок, тоже было известно. И будто бы решилось у них все в какие-то пятнадцать минут. Купил Юрий билет на поезд, забрал своего сына и уехал с нестираным бельем. Тамара вернулась с вокзала пьяная. С тех пор и ее жизнь пошла кривым колесом: одно не забудется — начинается другое.
Написала она брату своему, Николаю, который жил в Буреполоме: забери, мол, к себе ребятишек. Но Николай отказался. «Я тебя, — написал, — знаю, тебя освободи от детей, ты и пойдешь на все четыре».
Тогда устроилась Тамара официанткой в привокзальный ресторан. Она ладная собой была, ее взяли. Но скоро появился у нее «хахарь», как говорят в здешних местах, и махнула она с ним, с этим «хахарем», на шесть дней в Пермь. Почему в Пермь, никто не знает, — может, «сам» был из Перми, а тут, в Шахунье, только проездом. Дети остались без дозора, изголодались, избегали весь город и даже трижды побывали в милиции. Их там кормили. Тамару по возвращении перевели в посудомойки, но она проработала чуть-чуть и уволилась вовсе. Тут и подселилась к ней в дом не то подружка, не то квартирантка Галя, и зажили они вдвоем холостяцкой бабьей жизнью. Ребятишек — на печку, как котят, а что останется от закуски — им. Соседи пытались было Тамару урезонить, да скоро бросили: пустое это дело. Покатилась баба.
Зачастил в веселый Тамарин дом один парень в белой рубашке, с усами. Из вербованных, говорят, не из местных. И вот однажды сводила Тамара детей в баню, намыла их там, привела домой, причесала и уложила спать. Утром проснулись Татьяна и Сашка — нет матери. И нет самой маленькой, Ирины. И нет усов. Уехали. Куда — неизвестно, Гале и то адреса не оставили. Покрутилась она с ребятами с недельку, потом уговорила проводницу за рубль и посадила их в поезд. В Горьком поезд стоит двадцать минут, в Шахунье — десять, а в Буреполоме только притормозит, сразу начинает двигаться дальше. Тут их проводница и ссадила, как было уговорено. Случилось это в ночь на 23 февраля, как раз на праздник. Татьяне было шесть лет, Сашке четыре, а поезд ушел.
Часов в пять утра жена Николая вышла доить козу и вдруг видит: Сашка под дверью! Ночь была не холодная, но все-таки зимняя, а парень без рукавиц. «Ты откуда?» Плачет. Привела его в дом, пальто с него сняла и сразу бросила его Трезору на подстилку. Умыла. Потом только пошла будить мужа, а дети проснулись сами. Было их трое: Володя десяти лет, Коля пятнадцати и дочь Валентина на год старше Коли. Поднялись они разом, как по команде, сели вокруг Сашки и стали ждать, что скажет отец. А Николай Поликарпович надел свою старшинскую форму с орденскими колодками, обвязался ремнем у пояса и через плечо, как на параде, сказал: «Корми его, Поля» — и подпер голову руками. Сашка съел все, что ему дали, и, сколько потом в тарелку ни подкладывали, все ему было мало.
Через час Сашка повел себя смело, как будто всю жизнь тут прожил. Он и вправду бывал здесь прежде, с Татьяной, — в гостях. «Мать-то где?» — спросил дядя Коля. «Не знаю!» — ответил Сашка. «А Ирка где?» — «Не знаю!» — «А Татьяна?» Тут Сашка только вздохнул и ничего не ответил. Они с Татьяной так заранее уговорились: сначала пойдет, мол, Сашка, и, если его не выгонят, можно идти и ей. Принять сразу двоих тяжело, это Татьяна понимала.
Секреты в поселке — что вода в худом корыте. В середине дня в очередях уже говорили, что к Мамаевым пришли племяш и племянница, что мать их, такая-эдакая, бросила, что проводница успела кому-то сказать, будто чужая женщина сажала их в поезд. «Приняли Мамаевы-то?» — «А у них дома лишних не бывает!»
Жили Мамаевы в деревянном восьмиквартирном доме, хотя и называли его «избой». В одной комнате — сами, в другой — дочь Валентина, к ней и приспособили потом Татьяну с Сашкой, а в третьей — сыновья. Вечерами у сыновей в комнате играла радиола, там собирались мальчишки со всего поселка, и тетя Поля никогда их не выгоняла, даже осенью, в грязь.
Она нигде не работала. С женской работой в Буреполоме вообще трудно: освободится где место, на него сразу двадцать заявлений. Тем более что образования у тети Поли было четыре класса. Весь доход теперь шел от дяди Коли. А семья — пять душ, причем дети на выросте. Выручало хозяйство: три дойных козы, десяток курочек-несушек, огородик. И еще шила тетя Поля, но по-простому: чертежей она не знала, фасоны присматривала в кино у артисток, а обмер делала на глазок. Каждая копейка была на счету, и нельзя сказать, чтобы семья питалась сплошь нажаренным и напаренным на сливочном масле, — только и было одно достоинство, что обеды тети Поли всегда были вовремя и свежесготовленными.
А тут еще двое прибавились, и на какой срок — неизвестно. Тамару искать — что ветра в поле. Но на отца детей, на Юрия Торопова, дядя Коля все же письмо написал: с него полагались алименты, и потому искать его были обязаны. Потом месяц прошел, весна наступила, лето, и вот уже козы линять стали — дело к осени.
А ребята уже стали к семье прирастать.
Купили им новые ботинки, справили одежду, стали отучать от грехов. Они же дикие пришли. Сашка однажды схватил водочную бутылку и на глазах у всех хлебнул из горлышка. Тетя Поля обмерла. «Она только вначале горькая, — сказал Сашка, — а потом ничего». У Татьяны еще больший грех был: брала деньги. «Ты что же хочешь, чтобы в доме ключи завелись?» — сказала ей тетя Поля. Лупить их никогда не лупили. Николай Поликарпович и своих-то ни разу в жизни не щелкнул, а наказывать приходилось. Потом начала тетя Поля делать с Сашкой специальную гимнастику. У него от рождения что-то с правой рукой случилось, она была сухонькая и слабая. Сядут все обедать, чуть отвернутся, а ложка у него уже в левой. «Ешь правой!» — скажет дядя Коля, как всегда, строго. Сашка положит ложку на стол и заплачет.
Разницы между своими и чужими детьми Мамаевы не замечали. Как-то зашла соседка со второго этажа, Лидия Ивановна, а тетя Поля компот варит: у Татьяны день рождения. Справляли первый раз в ее жизни. Человек двадцать детей было. От Тамары с Юрием, конечно, ни весточки. А ребят уже словно бы подменили. В магазин пойти, коз встретить, полы помыть или посуду — они тут как тут. И всегда с охотой. Не зря стали в поселке говорить, что приемыши у Мамаевых сами себя обиходят. И уже никто в поселке не звал их Тороповыми, а только Мамаевыми. «Мамай, на рыбалку пойдешь?» — самих не видно, из-за забора только удочки торчат. «А клев хороший?» — это уже Сашка отвечает. «Пахомыч сказывал, с утра клевало!» — «Иду! Только посуду домою!» Очень Сашка пристрастился к рыбалке, как и все Мамаевы. А Татьяна начала шить.
И какая-то ласка у них появилась, которой не было прежде. Захворает тетя Поля, они к ней и так, и эдак, и голову гладят — ластятся. Когда положили ее в больницу, Татьяна к ней прорывалась: то в окно влезет, то мимо старшей сестры прошмыгнет.
Однажды ночью, вернувшись из больницы, проснулась тетя Поля — муж не спит. «Ты чего, Николай?» — «Плоха ты, Поля. Надо ребят сдавать в детдом». Поняла она: потому Николая совесть мучает, что Татьяна с Сашкой с его стороны…