Знаете, именно в этот момент в меня проникла первая мысль, что майор надо мной не шутит. Рация такого размера, с таким качеством связи... Не знаю, но слова майора уже не выглядели такой уж фантастикой. А потом прилетело это, странный аппарат, трепещущий двумя винтами над кабиной, способный сесть где угодно и взлететь оттуда с четырьмя тоннами груза...
Майор Скоробогатов сказал, что командование авиагруппы приглашает меня посетить тяжёлый авианесущий крейсер "Адмирал Кузнецов". И тут, уже у борта этого вертолёта, я вспомнил, что майор так и не ответил на мой второй вопрос, про сто грамм... В ответ майор Скоробогатов широко улыбнулся.
- Ночь для нас самое рабочее время, ибо со своими навигационно-разведывательными приборами мы – ужас, летящий на крыльях ночи. Пусть крепче спят фашисты, а некоторые из них не проснутся никогда.
И вот я стою на палубе самого настоящего авианосца и понимаю – не врал товарищ Скоробогатов, ох не врал. Не врал хотя бы потому, что на мне уже надета полная экипировка пилота XXI века, полный компенсационный костюм, шлем, кислородная маска. Оказывается, без этой экипировки перегрузки способны сделать меня инвалидом после первого же вылета. Мой командир – капитан Гуссейн Магомедов, внук известного в те времена лётчика-испытателя Магомеда Толбоева. Сам я полечу во второй кабине Миг-29КУБ простым пассажиром. Моя задача – примерить эти скорости и перегрузки на себя и, если что, на обратном пути товарищ капитан даст мне попробовать, почувствовать машину в горизонтальном полёте. Маленькими шажками – и к великой цели. Но всё равно, я счастлив и горд, потому, что уверен: у меня все получится! Я одолею сверхзвук и сумею выполнить пока невероятные для меня фигуры высшего пилотажа – "колокол" и "кобру Пугачева". Говорят, их и тогда можно было сделать только на этом уникальном самолёте, созданным гением советских конструкторов и инженеров.
А сейчас наше боевое задание – налёт на немецкий аэродром под Киевом. Там на ночь опустилась одна из немецких бомбардировочных авиагрупп, срочно перебрасываемых на юг для заделывания бреши, которая образовалась в результате действия авиации наших потомков. Командир авиагруппы полковник Хмелёв, показался мне стариком. Ведь ему уже сорок два, почти физиологический предел. Так вот он, излагая задание группам, сказал такую фразу:
- Летят, ..., как мотыльки на огонь. А мы светим только своим, а чужих жжем.
Свои... – волшебное сладкое слово, означающее семью, дружбу, помощь, месть, в конце концов. Кого не смогли спасти, за них теперь надо отомстить. Сосем недавно, над аэродромом Сталино я задумался, сколько самолётов могли устроить такой разгром... Мне представлялось, что работало не меньше дивизии. А оказалось, что удар наносили всего три самолёта, три Су-33, которые, конечно, чуть крупнее и тяжелее чем Миг-29, но ненамного. Зато каждый из них несёт шесть с половиной тонн бомб, больше чем хвалёная американская "Летающая крепость"! В том числе и двадцать восемь двухсот пятидесяти килограммовых кассет, каждая из которых содержит сто пятьдесят осколочных бомбочек, снаряжённых сотнями пятимиллиметровых стальных шариков. Когда они их сбрасывают одну за другой – за это отвечает специальное умное устройство, именуемое компьютер, – получается настоящий ковёр смерти. И неважно, в капонирах стоят самолёты или открыто, обвалованы штабеля бочек с бензином или нет. Эффект один – смерть дождём падает с неба.
Подходим к нашей машине. Консоли крыла сложены наверх, это одна из особенностей палубных самолётов для более компактного хранения. Под коренными частями крыльев и под фюзеляжем в развале двигателей подвешено восемнадцать бомб с тупым коническим носом. Это они и есть, РБК-250. Пытаюсь почесать затылок и натыкаюсь рукой в перчатке на шлем… Неловко, однако. Мой нынешний командир и пилот обходит машину, заглядывая в самые, казалось бы, потаённые места. И правильно, потому что закон «доверяй, но проверяй» ничуть не изменился за прошедшие семьдесят лет. Поднимаемся в кабину по специальной приставной лестнице. Механик пристёгивает нас ремнями, подсоединяет кислородный шланг и разъём СПУ. Кресло плавно уезжает вверх, и вот я в кабине. Осматриваюсь. Ничего знакомого, кроме ручки управления. Повсюду электронные экранчики, окошки с цифрами, какие-то приборы далёкого будущего. Чувствую себя селёдкой, закатанной в консервную банку. Не пошевелиться.
Капитан Магомедов поднимает вверх большой палец.
- Как самочувствие, второй?
- Нормально, товарищ капитан, – отвечаю я.
- Ну, тогда начинаем, – прозвучал в наушниках голос моего пилота. – Управление я пока заблокировал, но ты, товарищ старший лейтенант, всё равно ничего не трогай.
Честное слово, как первый вывозной полёт в аэроклубе. Вот только подо мной не тарахтелка У-2, а такая зверюга, для которой я и слов подобрать не могу. Девятнадцать тонн тяги на двух двигателях на взлётном режиме. Ужас! Посмотрим, как они с этим управляются. Это же настоящая скачка на тигре!
Вот маленькие тягачи выкатили наши машины на стартовые позиции. Оглядываюсь назад. Там, за хвостом нашего самолёта, палуба встаёт дыбом. Это поднимаются газоотбойные щиты, которые защищают все прочее на палубе от ярости выхлопных струй наших двигателей. Тройку ведёт в бой сам полковник Хмелёв на своём Су-33, у него нагрузка в полтора раза больше. Его машина слева от нас, на позиции номер два, но, как ни странно, ему первым идти на взлёт. Поворачиваю голову в ту сторону. Отчетливо видно как из дюз в газоотбойный щит бьёт бело-голубое в ночи пламя. В наушниках звучит «Первый пошёл!» Грохот становится совсем нестерпимым, потом полковник отпускает тормоза, и его машина сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее начинает свой разбег. Впереди у неё только сто метров палубы и трамплин. Су-33 с выдвинутой до упора механизацией крыла подпрыгивает, зависает в воздухе и продолжает упрямо карабкаться вверх, преодолевая земное притяжение.
Сейчас наша очередь. Слышу в наушниках «Второй пошёл!» Стрелки на тахометрах обоих двигателей резко прыгают от первой четвёрти сразу за красную черту.
Мама! Как больно! На грудь навалилась неимоверная тяжесть, наверное, тройная-четверная перегрузка. Меня буквально расплющивает в кресле. Теперь уж точно не пошевелить ни рукой, ни ногой. Трудно дышать. А ведь наши потомки так умудряются управлять машиной. Скосил глаза на зеркальце заднего вида. Ой, товарищи, а ведь мы уже в воздухе. Палуба авианосца проваливается куда-то вниз, стремительно удаляясь назад. Отсюда она кажется такой маленькой, как спичечный коробок. И как только они на неё садятся, даже со всеми их приборами? Не представляю!
Мы ложимся в левый вираж, перегрузка чуть ослабевает. Я смог чуть повернуть голову и увидеть, как на взлёт идёт третий наш ведомый. Красивейшее зрелище. Вот вся тройка и в воздухе. Догоняем ведущего и пристраиваемся к нему справа и сзади. До цели примерно шестьсот километров – это половина боевого радиуса, тридцать минут лету. Вот нас догоняет последний член тройки, вся группа в сборе. На оставшемся где-то далеко позади нас авианосце сейчас на взлёт идёт следующая тройка. У неё своя цель, свой аэродром набитый "юнкерсами", "хейнкелями" или "мессершмиттами". Как сказал полковник Хмелёв, « Наша работа – ломать кости люфтваффе!» Кстати, это не первая их серия вылетов за эту ночь. Полтора часа назад четыре аэродрома, где были обнаружены свежие немецкие авиагруппы, уже подверглись авиаударам. Итог неизменно положительный для нас и катастрофичный для немцев.
Перед вылетом, в курилке я немного поговорил с местными пилотами. Оказывается люфтваффе – это единственный костыль, на котором сейчас держится вермахт. Вышиби его, и Восточный фронт рухнет как карточный домик. С точки зрения потомков, зря я тогда в тумане искал танки Клейста, тот рывок был для него последним. Моторесурс техники почти полностью исчерпан, и даже немецким ремонтникам, при наличии запчастей, не восстановить его до весны. А запчастей-то и нет! Так как на немецких танках и бомбардировщиках стоят одни и те же моторы, запчасти со страшной силой пожирает люфтваффе. Боеготовых танков в танковых группах единицы. Бросаю взгляд на высотомер – высота двести метров. Потом – на стрелку спидометра: она вплотную подползла к отметке в 1М. Лёгкий хлопок, и вот мы обогнали звук, перегрузка совершенно спала, значит, крейсерская скорость достигнута.
Товарищи, мне стало страшно мчаться на такой высоте с такой скоростью в абсолютной мгле... Малейшая ошибка пилота и всё, костей не соберёшь. Но зато я понял секрет их внезапности. Если обходить населённые пункты и скопления войск, да ещё ночью, группа останется не обнаруженной до того самого момента, пока по земле не покатится огненный вал разрывов.
Снова оживают наушники.