7 января 1942 года. 20:05. Симферополь, пос. Сарабуз. КП ОТМБ-1 ОСНАЗ РГК . Старший лейтенант СПН ГРУ Бесоев Николай Арсеньевич.

Напротив меня сидит майор госбезопасности Санаев. Глаза усталые, настроение – как в понедельник.

– Товарищ старший лейтенант! – майор задумчиво перебирает бумаги, потом поднимает голову и смотрит мне в глаза. – Перед вашей группой поставлена ответственная задача. Вы должны немедленно выехать в Севастополь и оказать содействие в задержании бывшего командующего Черноморским флотом гражданина Октябрьского Филиппа Сергевича, 1899 года рождения, уроженца деревни Лукшино Старицкого уезда Тверской губернии. Содействие в смещении с поста и аресте бывшего командующего ЧФ будете оказывать лично Наркому Внутренних Дел Лаврентию Павловичу Берия и Наркому Военно-Морского Флота Николаю Герасимовичу Кузнецову. Для чего не позднее двадцати двух ноль-ноль вы вместе с группой должны прибыть на аэродром Херсонес. С задержанным обращаться вежливо, излишней грубости не допускать, физическое воздействие – по необходимости. Вам всё понятно?

Козыряю:

– Так точно, товарищ майор госбезопасности, всё!

Я тоже, считайте, не спал трое суток и у меня тоже гудит голова, но очевидно – это ещё не финиш. Вопрос, за что арестовывают Октябрьского, я задавать не стал. Это было известно всей бригаде. Та поза лежачего камня, которую он принял, наверняка, наконец-то вывела Иосифа Виссарионовича из равновесия. Первая молния ударила в командующего Кавказским фронтом генерала Козлова... Да, это я со своими парнями сопровождал тогда генерал-лейтенанта Василевского в Феодосию, в штаб Кавказского фронта. И стрелял начальник охраны Козлова не в кого-то из нас, а именно в генерал-лейтенанта Василевского. Сей факт, надеюсь, ещё станет предметом тщательного изучения следствием.

И вот очередь дошла до Октябрьского. Ведь в нашей истории, несмотря на все художества, к примеру, при эвакуации Севастополя, его так и не репрессировали. А зря! Хорошие репрессии тут совершенно не повредят. А то распустились, понимаешь!

А майор-то смотрит на меня внимательно, не отпускает. Время же идёт! Потом он всё-таки решается заговорить.

– Товарищ старший лейтенант, у меня к вам личный вопрос. Я понимаю, что мы никак не могли встречаться раньше, но у меня постоянно такое ощущение, что я вас где-то видел...

Я вздыхаю.

– В зеркале вы меня видели, товарищ майор. Ну или почти меня. Особенно когда были моложе, примерно лет десять назад.

Майор уставился на меня непонимающим взглядом.

– Ведь вы же Санаев Иса Георгиевич, тысяча девятьсот пятого года рождения?

Майор машинально кивнул.

– Ваша младшая сестрёнка Нина двадцать четвёртого года рождения приходилась матерью моей матери, а вы мне, Иса Георгиевич, соответственно, двоюродный дед.

С остолбенелого майора можно было с натуры писать картину про солевой столп. Было так тихо, что казалось, будто слышно, как в майорской голове ворочаются шестеренки. Я лично его не знал, да и не мог знать. Его, полковника госбезопасности, расстреляли вслед за Берией в пятьдесят третьем. Но у бабушки Нино был альбом с фотографиями времён её молодости... Я узнал своего двоюродного деда сразу, как только увидел его вместе с генерал-лейтенантом Василевским на КП бригады. Тогда он не заметил нашего сходства, лицо у меня было перемазано устрашающим гримом, а руки были по локоть в крови: пришлось подручными средствами экстренно потрошить пленного немецкого офицера-цивилизатора. Вы слышали, когда-нибудь, как визжит свинья, когда её режут? Тот вопил ничуть не тише, а в конце допроса просто взял и издох. Но мы уже получили все нужные нам ответы, что и позволило развить успех в ночь с пятого на шестое.

Что-то я отвлёкся… Дедушка-то, кажется, хоть ещё и держится за голову обеими руками, но уже начал постепенно приходить в себя. Эх, дед, дед, а ещё кровавая гебня!

Кашлянув, майор поднял на меня глаза.