- Ах, в своих боятся попасть? Ну так я щас им покажу, где свои, а где чужие!

И, повинуясь какому-то наитию, полковник вытащил из-за пояса ракетницу и выстрелил красной ракетой в дом старосты, превращённый немцами и татарами в хорошо укреплённый опорный пункт.

И, о чудо! Как говорится, "заклинание сработало". Обе пары резко развернулись и буквально снесли указанный дом эрэсами. Тут полковник волей-неволей вспомнил старого еврейского боженьку своего детства. Под немецкими бомбами не вспоминал, а тут вспомнил, ага! Потому что, когда эрэсы начали попадать в цель, всё вокруг заходило ходуном и начало подпрыгивать. От дома во все стороны брызгами полетели куски ракушечника и черепицы с крыши. Когда всё успокоилось и дым с пылью рассеялись, полковник, как и все его бойцы, поднял голову и увидел, что большого дома с толстыми стенами из ракушечника, дома, который выпил у них столько крови, этого дома больше нет. Просто нет. На его месте громоздятся груды неровно обколотого камня и битой черепицы с торчащими тут и там балками-стропилами.

Ещё минута, и во всем посёлке наступила тишина. Потом то там, то тут из окон домов начали высовываться белые тряпки, простыни, наволочки, привязанные то к стволу винтовки, то на ручку швабры. Немцы сдались, Дуванкой был взят. Не менее роты немецкой пехоты сложило оружие. А винтокрылые мстители с двойным винтом над кабиной продолжали выписывать круги в покрытом рваными облаками небе. Будто говоря немцам, стоящим на коленях, дрожащим от страха и пронизывающего ветра: «Смотрите, одно ваше неверное движение и...»

Полковника переполнило какое-то незнакомое чувство. В нём была и радость от выигранного боя, и осознание того, что дальше всё будет хорошо, и счастье от самого факта, что он дожил до поворотного момента в войне, когда мы будем бить, а немец только отбиваться. Очень волнительное и незнакомое, знаете ли, чувство.

Его бойцы тоже нет-нет, да и поглядывали в небо, а кое-кто из пожилых даже украдкой крестил стремительные тени, проносящиеся на фоне облаков. В половине одиннадцатого рота в пешем порядке выступила из Дуванкоя по направлению к Бахчисараю. До моста через речку Качу надо было идти восемь километров. Бригада одолела их форсированным маршем примерно за час пятнадцать. А что не пройти, если над головой висят ангелы-хранители. Правда, когда вышли из Дуванкоя, первая четвёрка куда-то улетела, но зато ей прибыла смена – два коротких пузатых аппарата с двумя килями.

У станции Сирень им пришлось немного пострелять, но немецкий взвод, не принимая боя, отступил по дороге на восток. Ничего не понимая, моряки почти бегом вышли к брошенному мосту через Качу и увидели... С той стороны, от Симферополя, лязгая гусеницами, двигались танки незнакомой полковнику Вильшанскому конструкции. Он поднял к глазам бинокль. Пыль из-под гусениц порывистый ветер сносил на восток, и в оптику было отлично видно, что танковую броню густо облеплял десант в форме незнакомого полковнику покроя. Винтокрылый эскорт не проявлял к приближающимся танкам никакой враждебности и, несмотря на выпущенную в ту сторону красную ракету, ну просто отказывался атаковать их и обстреливать. Полковник не знал, что и думать. Встречные не были похожи ни на немцев, ни на румын, ни на итальянцев. На советских они тоже похожи были мало... Но вот то, что кружилось сейчас в небе над головой полковника не было вообще похоже ни на что знакомое, и поэтому он рискнул, приказал:

– Без команды не стрелять!

На той стороне головная машина тоже подошла к мосту и остановилась. Из люка вылез высокий военный, с него сняли какой-то явно тяжёлый жилет, потом пятнистую куртку... Полковник Вильшанский поднял к глазам бинокль. Нет, зрение его не подвело, на той стороне среди пятнистых бойцов с карабинами незнакомой модели в руках, стоял человек, одетый в советскую генеральскую шинель и папаху. Вот он властным жестом отстранил окружающих и быстрым шагом пошёл через мост к морякам. По тому, как он шёл, было видно, что это действительно генерал, а не просто одетый в генеральскую шинель ряженый. Снова повинуясь какому-то наитию, полковник сделал вперёд шаг, другой. Потом встряхнулся и, раздвинув первые ряды своих моряков, зашагал навстречу генералу.

Они встретились примерно на первой трети моста со стороны Севастополя. Генерал сунул руку за отворот шинели и полковник вздрогнул, представляя как сейчас на свет появится маленький офицерский "вальтер"... Но вместо пистолета генерал вытащил свои "корочки" и протянул их Вильшанскому.

– Генерал-лейтенант Василевский, Представитель Ставки ВГК, – это было сказано таким уверенным тоном, что полковник понял: так оно и есть. Перед ним стоит человек, чья власть здесь превышает власть генерал-майора Петрова и контр-адмирала Октябрьского. Представляющий тут Самого...

Полковник раскрыл книжку и похолодел, все точно – настоящая! Вот и мандат Представителя Ставки вложен, коротко подписанный даже не Шапошниковым, а – "И.Ст."

- А это кто? – внезапно охрипнув, полковник кивнул в сторону противоположного берега.

- Осназ Ставки, великий и ужасный, – генерал-лейтенант улыбнулся, и обернувшись махнул рукой. – Вопросов им не задавать, в разговоры не вступать, всё, что связано с этой бригадой, имеет наивысший гриф секретности.

- И это тоже?! – полковник показал на кружащие над головой винтокрылые аппараты.

- И это тоже! – кивнул генерал, будто не замечая, что к ним сзади, лязгая бронёй, подходит бронированное чудовище со странно сдвоенной пушкой. – Но, товарищ полковник, если вы будете держать язык за зубами, то проживете долго и счастливо.

– А сейчас, – генерал показал на остановившуюся прямо у них за спиной машину, – полезайте на броню, у нас ещё много дел.

Часть 3. Процесс пошёл!

6 января 1942 года, 16:25. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.

В кабинете Верховного царил хаос. Бойцы в форме полка Кремлёвской охраны вносили в него ящики, коробки, связки книг. Верховный и сам не утерпел, спустился вниз, постоял, посмотрел, как у подъезда разгружают два ЗИС-5. Среди кремлёвских бойцов в белых полушубках и таких же шапках выделялись двое в чёрных стеганых куртках странного покроя.