— Чего тебе надо? — выталкиваю слова из пересохшего горла.
— Только одного. Чтобы ты была со мной.
— Как ты это представляешь? Меня тошнит рядом с тобой. Не от страха. От отвращения, — надеюсь, вру убедительно. Не испытываю к нему ничего подобного. Но Глеб не должен об этом узнать.
— Ничего. Стерпится, слюбится. Твое тело все помнит. Мы оба видели это вчера. А с остальным как-нибудь справимся. Мне нужен всего лишь шанс. Гребаный шанс! Которого ты мне так и не дала.
— Глеб, — устало тру лицо ладонями: — пожалуйста, откопай в своей звезданутой голове хоть немного благоразумия. Я не игрушка. Ты не Бог. На тебя тоже найдется управа. У моей семьи достаточно связей. Но дело даже не в этом. Если веришь собственным фантазиям, значит, должен хорошо меня знать. Я не из тех, кто смирится с ролью бесправной жертвы. Даже ради Кирилла не стану это терпеть.
— Тебе и не придется. Терпеть… — хриплый голос больше не пугает. Искушает. Обволакивает. Зовет: — Все это время я по-настоящему не показывал свою любовь. Не хотел сразу тебя пугать. Теперь понимаю, зря. Когда окружу тебя ею, ты утонешь. Моей любви слишком много для одного. Она ждет тебя. Очень давно. Мечтает лелеять, ласкать. Обнимать. Ты не сможешь не откликнуться. Твое сердце тоже грустит без меня. Я знаю. А все остальные… Они просто от пустоты.
Глеб подается ближе. Тянется прямо через стол. Его взгляд так сильно меняется. Он отпускает свои чувства на волю. Пленников, просидевших запертыми столько лет. И вот с этим мне гораздо труднее справиться. Потому что я тоже врала. Когда утверждала, что ничего не помню. Наша встреча с первого дня открыла двери глубоко внутри. И оттуда многое поднимается. Пробивая себе дорогу. Мучая меня. Сейчас очень хорошо ощущаю. Несмотря ни на что, он — часть меня. Даже холодное лицо не кажется чужим. А такое, как сейчас… С мечтательной нежностью в глазах. Дикой потребностью во мне. Легко отыскивает лазейку в моем сердце. Отвоевывает свое право на меня. Которое я когда-то ему вручила. И вот теперь мне страшно.
Глубоко вздыхаю. Заставляю сердце замолчать. Смотрю ему в глаза. Холодно и прямо. Пусть читает ответ. Он там есть. И Глеб все понимает. Пытливо вглядывается в меня, будто не верит. Морщится. Откидывается на спинку стула. Трясет головой, словно смахивая все чувства с лица. Теперь опять спокоен и безразличен.
— Даю тебе один день. Завтра утром жду твоего звонка. Помни, ты решаешь не только свою судьбу, — поднимается и не спеша уходит.
29
Отпустив охрану, иду домой. На площадке перед квартирой останавливаюсь. Давно пора забрать у соседа мой тайник. Тем более, он опять куда-то укатил. Открываю дверь, достаю соседские ключи. Через пару минут возвращаюсь к себе. С пакетом в руках. Переодеваюсь. Вытаскиваю свою картину. Водружаю на стол. Сажусь напротив и разглядываю. Теперь я знаю, как она оказалась у Юры. Он хотел сохранить ее на память. И спрятал, чтобы она не оказалась в руках Глеба. Как произошло с остальными. Юра пытался разобраться во всем. Мечтал защитить меня, предупредить. Надеялся, что я это оценю. Думаю, тогда, на последнем пикнике, перед смертью, он намекал на это.
Внимательно изучаю картину. Почему именно она не далась в руки Глебу? Что в ней такого? Странная она. Будто живет своей жизнью. Когда хочет, уходит от меня. Когда хочет, возвращается. Помню, как мучили меня эти сны. Ночами подряд. И в результате заставили перенести их на холст. Есть в этом смысл? Должен быть. Но какой? Расслабляюсь, медленно дышу. И неотрывно вглядываюсь в полотно. Цветные мазки постепенно сливаются в причудливый узор. Перед глазами раскручивается спираль. Скольжу по ней все глубже. И кажется, проваливаюсь в сон. Очень странный.
Шумно дышу, приходя в себя. Обвожу взглядом знакомую комнату и постепенно успокаиваюсь. У меня получилось? Пока ничего необычного не чувствую. Ни в теле, ни в голове. Надо дождаться Кирилла. И тогда я смогу проверить. Еле справляюсь с дрожью предвкушения. И страхом. За столько лет свыклась со своими ограничениями. И еще не знаю, как это: жить без них.