— Маэстру! Сеньоры! Я вынужден сообщить, что намереваюсь отложить коронацию и вопреки нашей славной аскеронской традиции не проводить ее сегодня… На это у меня есть причины, — проговорил Аркан, обводя ряды присутствующих долгим тяжелым взглядом.

На сей раз гул, поднявшийся под стенами амфитеатра, был недолгим. Аристократы уже понимали, что им предстоит иметь дело с необычным герцогом, и насторожилась, выжидая. Буревестник же взмахнул скипетром, и спрыгнул со сцены:

— К народу! К народу, маэстру, мне есть что сказать аскеронцам!

— Рем! — не удержался Сервий Аркан. — Ты что творишь? Вернись и продолжи церемонию, герцогство через мгновение будет в твоих руках!

От радостной улыбки, которая вдруг появилась на лице младшего сына, ему вдруг стало слегка не по себе, но поскольку тот и не думал останавливаться, и шагал по широкому проходу наружу, сам старый аристократ, и оба его сына, а потом — и весь высший свет Аскерона двинулись следом, переговариваясь и судача на все лады: что за чудачество пришло в голову их без-одного-мгновения-герцогу.

Буревестник же вовсю развлекался: он вышел на крыльцо и высоко воздел над головой скипетр, и черное людское море на площади перед Старым Цирком возликовало. Инициативу перехватил Экзарх: каким-то невообразимым образом этот мощный старец оказался по правую руку от молодого Аркана и звучным голосом завел хвалебный псалом, который подхватили тысячи ортодоксов, давая таким образом всем делегатам Высокого Совета время занять места на ступенях крыльца.

— Благословлю Господа во всякое время;

Хвала Ему непрестанно в устах моих.

Господом будет хвалиться душа моя;

Услышат кроткие и возвеселятся!

Оптиматы морщились, но терпели: псалом был общий, признаваемый всеми конфессиями, но церковные песнопения — дело второго, духовного сословия, нечего простолюдинам глотки драть… Правда, простолюдинов было несколько десятков тысяч, и все они были вооружены, и это некоторым образом меняло дело.

— Величайте Господа со мною, и превознесем имя Его вместе.

Я взыскал Господа, и Он услышал меня,

и от всех опасностей моих избавил меня…

Вся эта обстановка общей экзальтации была только на руку Буревестнику. Он дождался, пока эмоции стихнут, и заговорил — чеканя каждое слово:

— Сегодня я взял в руки сей скипетр и принял на себя ответственность за герцогство Аскеронское и народ его населяющий. Видит Бог, сделал это я не по своей воле, а только повинуясь обстоятельствам и желая уберечь мою Родину и моих земляков от будущих потрясений. Всей своей душой я стремлюсь дать этому благословенному краю устройство и порядок, достойные вас — лучших людей в мире! — движением скипетра он утихомирил толпу и удивился, как легко это получилось. — И потому, осознавая свою молодость, неопытность и неискушенность в делах государственного управления, а также вопросах политических и хозяйственных, я, Тиберий Аркан, именуемый Буревестником, законно избранный герцог Аскеронский, находясь в здравом уме и трезвой памяти, с Божьей помощью и по своему собственному разумению принял решение… Которое было продиктовано мне здравым смыслом, духом и буквой ортодоксального вероучения, историческим прецедентом и сыновней почтительностью!

Тягостная пауза повисла над площадью. Все взгляды скрестились на молодом Аркане, когда он в несколько шагов пересек крыльцо, встал на колени перед своим отцом и чуть ли не насильно вложил свои руки, сжимающие скипетр, в его ладони:

— Я, Рем Тиберий Аркан, герцог Аскеронский, который ничем не хуже тебя, от лица всех людей Аскерона, которые так же хороши, как и ты, клянусь тебе, Сервий Тиберий Аркан, который не лучше нас, признавать тебя нашим господином, сувереном и правителем, при условии, что ты будешь соблюдать все наши свободы и законы — Божьи и человеческие. А если нет — то нет!

И, встав в полный рост, выкрикнул:

— Ис полла эти деспота! На многие лета, господин!