– А правда, как насчет караоке?

От пения мне стало бы легче. От хита Адель, например.

– Нам уже скоро ехать, – говорит Дейв. – Да и не рановато ли для караоке?

– Боже, ты всегда такой правильный… Ну и уезжайте! Я и одна спою.

– Не злись, уже почти семь, – напоминает Луиза. – Мы тут не первый час сидим.

Почти семь? Я опять потеряла счет времени. Половину разговоров уже и вспомнить не могу. Я встаю и залпом допиваю вино. Бокал я наклоняю так сильно, что две красные змейки из уголков рта ползут мне на белый топ.

С грохотом опустив бокал на стол, я шествую к двери:

– Ладно, я буду петь караоке, а вы кисните, если хотите. Суббота сегодня или нет?!

Сегодня я в ударе. Девочки, разинув рты, слушают, как я беру высокие ноты в треке «Грозовой перевал». Они в полном восторге. Хитклифф[3] меня точно не пропустил бы. Я скатываюсь в бездну вместе с Адель, не забываю о Принце и его «Маленьком красном корвете», а потом исполняю свой мегахит, «Свет, который никогда не гаснет»[4]. Как-то раз мне сказали, что у меня эта песня звучит «сверхъестественно», как настоящий гвоздь любой программы. «Мой путь»[5] исполнять не стану – закончу концерт собственным путем, заткнув за пояс Моррисси[6]. То есть, возможно, заткнув. Я максимально вытягиваю последнюю ноту и без сил падаю на диван. Где шквал аплодисментов?! Я точно помню, что Карл, Дейв и Луиза завороженно слушали, восторгаясь моим пением.

– …как ты это терпишь. – Луизин голос вспарывает тишину, воцарившуюся после окончания песни.

– Тс! – шипит кто-то, призывая ее молчать.

Они обо мне говорят? Разве я плохо пела? Я откидываюсь на спинку бежевого дивана и закрываю глаза. Дверь хлопает, я вскакиваю, но вскоре снова устраиваюсь на подушках и плотно закрываю глаза.

Я резко просыпаюсь. В доме тишина. Я бреду на кухню и начинаю убирать в раковину грязные тарелки и бокалы. Для гостей Карл выставил хорошие бокалы из толстого стекла, которые выглядят дорого, но при малейшем соприкосновении у них обиваются края. Я переношу в мойку одну партию и возвращаюсь за другой.

Вечер закончился как-то странно. Мне думалось, что идея с караоке понравится всем, а сейчас терзают смутные опасения, что я все испортила. От выпивки мозги набекрень, мысли путаются. Раньше такого не было. Я проношу бокалы мимо кухонной двери, и в коридоре на глаза попадается репродукция с изображением церкви Темпла[7]. Карл подарил ее мне, когда я только стала адвокатом. Помню, я радовалась, что он такой чуткий. А вот мне чуть больше чуткости явно не помешает. Потеря работы сильно ударила по его самоуверенности, хотя он успешно переквалифицировался в психолога и открыл практику психотерапевта. Домохозяином он не собирался быть никогда.

– Не носи их так, я уже просил, – напоминает Карл.

Я вздрагиваю и едва не роняю бокалы. Они ударяются друг о друга и звенят.

– Я просто хотела помочь.

– Не надо. Иди присядь. Если ты что-то разобьешь, я не вынесу.

Спорить бессмысленно. Я смотрю на Карла сквозь челку. На виске у него пульсирует вена, щеки горят. Разрумянившись, он выглядит моложе. На миг я снова вижу Карла-мальчишку с растрепанными темными волосами и улыбающимися глазами. Видение тает вместе с густотой Карловых волос, пока я не остаюсь наедине с реальностью – с раздраженным мужчиной за сорок, седеющим и лысеющим. Но тень воспоминаний остается – в недовольном мужчине просматривается смеющийся мальчишка, – и во мне вспыхивает искра любви.

– Пойду почитаю Матильде.