— Ты боишься еще кое-чего. И это страшнее, чем стать такой, как твой отец.

Ее лицо замкнулось, Лилиан приготовилась принять удар.

— И что ты имеешь в виду?

— Ты боишься стать такой, как твоя мать — старой женщиной с коробкой из-под обуви, полной фотографий человека, которого она раньше любила и от воспоминаний о котором не может избавиться. Мне кажется, ты в ужасе от мысли, что можешь повторить ее судьбу.

Лилиан встала и обхватила себя руками. На меня она не смотрела.

— Ну и черт с тобой, если ты так думаешь.

Она произнесла эти слова, стараясь быть максимально холодной, но на лице у нее появилось такое же выражение, как в палате Дэна Шеффа, когда он ей солгал — тщательно скрываемое облегчение.

— Ты не могла забыть меня окончательно из-за тайны, которую тебе приходилось носить в себе, — продолжал я. — И только теперь, когда все раскрылось, тебе нужно либо построить наши отношения заново, чтобы рядом не витали призраки прошлого, либо закончить их раз и навсегда, и начать нечто новое. В любом случае, тебе страшно, что ничего не получится и что я буду продолжать отравлять твою жизнь.

Она заговорила с удивительной мягкостью.

— Две недели назад ты не сомневался, что мы идеально подходим друг другу. Ты был готов вернуться и начать заново — хотя прошло столько лет.

— Да.

— А теперь хочешь сказать, что исключаешь такую возможность? И уверен, что у нас ничего не получится?

— Да, уверен, — солгал я.

Она смотрела на меня, пытаясь найти трещины в моей броне. Однако я ей не позволил. Плечи Лилиан медленно расслабились.

— И все только для того, чтобы снова меня бросить, — тихо сказала она.

Лилиан ждала ответа. Мне было трудно, очень трудно, но я дал ей возможность оставить последнее слово за собой.

Она повернулась, вышла из беседки и направилась к пустому черному «Кадиллаку» своей матери. Я подумал, что для Лилиан это слишком большая машина. Однако после того как она медленно тронулась с места, мне показалось, что она учится чувствовать себя уверенно за ее рулем.

Я снял пиджак и отправился на угол Остин и Эйзенхауэр, предоставив солнцу возможность превратить меня в ходячий водяной фонтан, пока я стоял на остановке и ждал автобус. На углу уличный торговец продавал свежие фрукты и картины на бархате, изображавшие воинов ацтеков и истекающего кровью Иисуса. Наверное, я выглядел не слишком счастливым. Он криво улыбнулся и угостил меня ломтиком арбуза. Я поблагодарил его за то, что он не предложил мне картины.

— Привет, vato, — произнес кто-то у меня за спиной. Я обернулся и увидел Ральфа, который выглядывал из окна красно-коричневого «Линкольна» и ухмылялся, как дьявол. — Ты остался без колес? — спросил он.

Я пожал плечами.