5

Сара ехала в темно-зеленом «БМВ-Z3» по центральной части Хартсдейла. Автомобиль она купила, повинуясь внезапному порыву, если поверить, что вещь, стоящую свыше тридцати тысяч долларов, можно купить, уступая неведомой прихоти. Когда Сара совершала эту покупку, на свидетельстве о разводе еще не успели просохнуть чернила. Ей захотелось чего-то непрактичного и броского. Модель «Z3» отвечала этому желанию как нельзя лучше. К сожалению, едва отъехав от магазина, Сара поняла, что машина не сделает ее счастливее. По правде сказать, она почувствовала себя глупо, тем более что семья с ней рассорилась. Прошло два года, но Сара все еще чувствовала смущение, когда смотрела на свою машину, припаркованную на подъездной дорожке.

Билли, кобель-грейхаунд, пристроился на пассажирском сидении. Он опустил голову, потому что в спортивной машине ему было тесновато. Билли облизывал губы, но вообще-то вел себя смирно. Глаза его были закрыты. Холодный воздух из вентилятора прижимал острые уши. Кончики губ немного приподнимались, словно он улыбался, радуясь поездке. Сара краем глаза посматривала на него: как бы она хотела, чтобы жизнь снова стала для нее простой.

Улица была почти пустой, поскольку ни один из магазинов по воскресеньям не работал. За исключением скобяной лавки и магазина «Файв-энд-дайм», большинство торговых точек закрылись уже со второй половины субботы. Сара родилась здесь, в медицинском центре Гранта. Тогда он был единственным госпиталем региона. Эту улицу она знала назубок, как любимую книгу.

Сара медленно развернулась у ворот колледжа и въехала на стоянку напротив детской клиники. Несмотря на то, что она поставила вентиляцию на максимум, ноги липли к кожаному сидению. Она приготовилась к жаре, но, открыв дверь машины, почувствовала, что зной все же чрезмерен. Даже Билли помедлил, прежде чем выпрыгнуть из машины. Он оглядел территорию парковки, возможно, жалея, что поехал с Сарой. Лучше бы остался в прохладном доме с другим грейхаундом, Бобом.

Сара вытерла лоб тыльной стороной ладони. На ней были джинсы с обрезанными штанинами, майка, а поверх нее – старая рубашка Джеффри, но ничто не могло спасти ее от горячего влажного воздуха. Дождь – даже соблаговолив пройти – оказывался бесполезным. Его можно было уподобить воде, вылитой в горящий жир. Иногда Сара с трудом вспоминала, что такое холод.

– Пойдем, – сказала Сара собаке и потянула за поводок.

Билли, как всегда, ее проигнорировал. Сара отпустила поводок, и Билли, показав худой зад, запрыгал к тыльной стороне здания. На его задних ногах были шрамы: на бегах его слишком часто ударяло воротами. Каждый раз, когда Сара видела это, ее сердце болезненно сжималось.

Билли неторопливо сделал свое дело: лениво задрал ногу на росшее возле стены дерево. Территория вокруг дома находилась в собственности клиники. Она была густо засажена. Впрочем, имелись и дорожки. Студенты бегали по ним, когда было не слишком жарко. Сара прочитала сегодня утром газету «Саванна ньюс» и узнала, что редакция советует людям беречься и не выходить на улицу без крайней необходимости.

Сара встряхнула брелок с ключами и отыскала тот из них, что подходил к задней двери. Когда она ее отворила, почувствовала, как по шее и спине потекла струйка пота. Возле двери стояла миска, и Сара налила в нее воду из уличного шланга. Билли тем временем чесал спину, валяясь кверху брюхом на газоне.

В клинике было так же жарко, как и снаружи, потому что доктор Барни – который был хорошим педиатром, но никудышным архитектором – настоял на том, чтобы южный фасад здания облицевали стеклокерамикой, тогда как известно, что этот материал притягивает жару. Сара и представить не могла, что творится сейчас в зале ожидания. У задней стены клиники можно было довести до кипения воду.

У Сары так пересохло во рту, что и речи не было о том, чтобы свистнуть собаку. Она подержала дверь открытой, чтобы Билли смог войти в дом. Он долго пил и наконец вошел. Сара видела, как он остановился посередине коридора, оглянулся по сторонам и, тяжко вздохнув, развалился на полу. Глядя на это ленивое животное, никто бы не поверил, что он несколько лет участвовал в бегах в Эбро. Лена наклонилась, погладила борзую, сняла поводок, после чего пошла в свой кабинет.

Планировка здания была типичной для большинства педиатрических учреждений. Коридор в форме буквы «L», с тремя кабинетами по обе стороны длинного фрагмента этой буквы, на короткой части – два кабинета, правда, одна из комнат использовалась как кладовка. В центре коридора – сестринский островок. Он был мозгом клиники: ведь там стоял компьютер, содержавший информацию о пациентах, и ряд шкафов – от пола и до потолка – с историями болезней. Позади комнаты ожидания – архив. Он хранил информацию о пациентах вплоть до 1969 года. Там бы надо было навести ревизию, но Саре было недосуг, а просить персонал делать то, чем сама она не готова заниматься, ей было неловко.

Кроссовки Сары щелкали по чисто вымытому кафельному полу. Свет она зажигать не стала. Сара и в темноте знала это место, хотя это была не единственная причина, по которой она не включила электричество. Потрескивание и мерцание флуоресцентных ламп отвлекло бы ее от работы.

Пока она шла до кабинета, располагавшегося напротив сестринского островка, Сара успела расстегнуть рубашку и завязала ее на талии. Лифчика на Саре не было, но она не ожидала кого-нибудь встретить и потому не беспокоилась.

На стенах ее кабинета висели фотографии пациентов. Начало положила благодарная мать: она подарила Саре школьную фотографию своего ребенка. Сара приткнула ее к стене, затем днем позже явилось еще одно фото, и она прикрепила ее рядом с первой фотографией. С тех пор прошло двенадцать лет. Фотографии выехали в коридор и в ванную комнату. Сара помнила их всех, с насморками и больными ушами, школьными влюбленностями и семейными проблемами. Возле душа в ванной комнате висела где-то фотография Брэда Стивенса. Был тут и снимок мальчика по имени Джимми Пауэлл. Несколько месяцев назад ему диагностировали лейкемию. Сара повесила его фотографию поблизости, чтобы вспоминать его каждый день. Сейчас он лежал в больнице, и Сара знала, что через несколько месяцев еще один ее пациент окажется в могиле.

Фотографии Дженни Уивер на стене не было. Мать ее не приносила. Имелась лишь карточка, по которой можно было восстановить историю болезней.

Шкаф застонал, когда Сара открыла дверцу. Он был старым, как доктор Барни, и таким же несносным.

– Черт! – воскликнула Сара, когда «старичок» подался вперед.