Глава седьмая

Война окончилась.

— Гип-гип, ура! — я свесилась через подоконник в комнате Молли, сдавленная с обеих сторон ею и Додди, размахивая флагом в знак приветствия, — внизу проходила демонстрация, устроенная жителями Феллбурна в честь победы. Играли оркестры, катились переполненные мужчинами и женщинами грузовики, шеренги взявшихся под руки людей заполняли всю ширину улицы.

— «Победители… победители… Германия истекает кровью».

Додди вновь принялся за свое, я повернулась к нему и от души рассмеялась, а он продолжал:

— «Но кровь ее желтого цвета, и победители выжмут ее всю, как бывало прежде, и из этого сока возродится новый Гитлер».

— Бога ради, брось молоть чепуху, Додди! Если не начнешь вести себя как подобает разумному человеку, я выброшу тебя из окна, клянусь Богом, честное слово! — Молли тоже смеялась, а Додди оправдывался:

— Да я просто цитирую сэра Эрика Геддеса. Разве вы не слышали, как он заявил это в конце прошлой войны? Это он зачал мистера Гитлера. Разве не говорил он: «Мы выжмем из нее все, что можно выжать из лимона, я буду жать ее до тех пор, пока не затрещат семечки»?

— Если трескучее семечко[12] вообще существует. И, ради Бога, не толкайся, Джеки, а то я вылечу из окна, — обратилась Молли к мужчине, который навис над подоконником позади нее.

— Ура! Ура!

— Могут эти «очаровательные, красные, мягкие уста» произнести еще что-либо, кроме «ура»? Ура? А по какому поводу вы кричите ура, красавица?

— Ну тебя, Додди. Не смеши!

— Ну, вот и финиш. Слезай с моей спины, Джеки, дай встать, — Молли поддала мужчине своим внушительным задом и закончила — Ну-ка, давайте выпьем. Ух ты! Не могу поверить — больше не будет этого проклятого кордита. Кристина, займись-ка делом. Ты и эти твои «ура»… Давай. Будем накрывать на стол. Не успеешь и глазом моргнуть, как все соберутся. Что ты принес, Джеки?

— Ветчину, целый окорок.

— Молодец.

— И три банки мясных консервов, масло и четырехфунтовую банку печенья. Годится в качестве входного билета?

— Можешь остаться.